лужёных глоток стали скандировать, повторяя одно и тоже:
– Ратник први! Ратник први! Ратник први!
Бледные орали, били в барабаны, но не двигались с места. Похоже они звали кого-то, и через несколько мгновений стало понятно кого. Сквозь плотную, живую, жаждущую крови, стену в центр вышел орк, одетый гораздо лучше, чем прочие собратья. На гиганте были меха, железные наплечники и наручи, а в правой руке он волочил за собой огромный фламберг. Будучи выше собратьев на две головы, он казался настоящим великаном из самых страшных сказок, это создание внушало уважение одним своим видом.
Презрительно взглянув на меня, орк остановился и поднял руку. Воцарилась тишина, замолчали даже варги.
– Звати, па било-то. Ако же за победу и можа глава подёт на ноге, орци повукао за жедан дан, али ако не ми хемо побити све зидове и данас, и нехете спасити, на три годины! – пролаял огромный орк, явно обращая речь к своим собратьям и те, кажется, даже что-то там поняли. Великан опустил руку, направляясь навстречу мне.
– Человека, я Грамад Бак Гаргун – вождь всех орков, – гигант ударил себя в грудь свободной рукой. – Я принимаю твоя вызов. Вр-р-а-а!
Рыча и брызжа слюной, орк бросился в нападение. От этого рыка даже лев бежал бы, поджав хвост, но мне-то отступать было уже некуда. Остался простой выбор – победа или смерть, но кажется всё-таки вопрос состоял лишь в том, как именно умереть. В исход, где я побеждаю, всю эту тьму тьмущую бледных, как бы не хотелось мне, не верил даже я.
Летописец ордена зажёг вторую свечу от чадящего огонька первой, и не оттого, что ему было плохо видно, скорее, страшно и больно писать дальше:
«Фес уже совсем без сил и даже без щита, но продолжал отчаянно биться с гигантом, истекающим кровью. За боем наблюдали и орки, и люди. В какой-то момент поединка между орчьим вождём и братом Фесом, крепостной мост таки опустился и несчастных крестьян всё же пустили в Тайтари. А на их место из твердыни стройными рядами вышли воины ордена, готовые исполнить свой долг и встать щитом для тех людей, что ещё недавно они собирались бросить! Тогда большого сражения так и не случилось. Брат сержант Фес победил, он убил орка, хотя при этом сам был смертельно ранен.
Бледные же, не издав ни звука, словно они были мороком или миражом просто развернулись и ушли обратно на юг. Мимо меня проходили сотни кровожадных орков, в их белых глазах я видел не только ненависть, но и уважение. Конечно же, не ко мне, а к тому, кто только что в честном бою сразил их вождя. Подбежав к Фесу, я увидел на его, искаженным болью лице тень улыбки. Он прошептал:
– Брат, мы смогли… Мы…
Затем брат сержант Фес отправился в Золотой город в царствие пресветлого Галлата. Только тогда я заплакал по-настоящему, как плачут только дети. А после, взяв себя в руки, опустил веки лучшего из воинов ордена. Я закрыл ужасную рану на его груди изрубленным остатком щита. Брат сержант не выронил меча и не утратил веры. При жизни он любил повторять клятву ордена, она у него была волшебным стишком на любой случай в жизни, и, как ни странно это работало. В самый тёмный, самый страшный час слова клятвы разгоняли страхи, а в спокойное время они напоминают нам кто мы.
Орки ушли и тогда первым к Фесу подоспел Тим – тот, кто вовремя принёс весть в Тайтари, по слухам он был самым старым братом ордена, а чуть позже подоспели к нам и остальные братья.
Тело героя уложили на щиты и понесли в крепость, где он позже и был торжественно захоронен. Всю дорогу до кладбища герою кланялись воины ордена и, спасённые им, крестьяне. Перед телом героя-Феса склонялись все, сержанты и рыцари, низко склонился сам великий Готром и даже сам магистр».
Еще молодой, но уже почти полностью седой Марк утёр, невольно выступившие слезы. Уже давно он сложил свое копье и кольчугу в оружейной, сменив их на рясу и перо. Чуть наморщив лоб, припоминая подробности, брат-летописец ордена продолжил писать последние главы саги о Фесе – герое крепости Тайтари…
Молку – четыре смерти до вознесения
Они зовут себя Молку, но это имя ни в одном из миров, никому не знакомо. В вечном шуме вселенной, оглушительном рокоте разрушений и тихом гуле созидания медленно исчезали последние из всемогущих.
Год, век не имеет значения – пустые слова, названия, иллюзорные рамки смертных. Миг – гаснет звезда, вспыхнув напоследок ослепительно ярко, перестаёт существовать. Ещё миг – и из облака пыли и газа, оставшихся от погибшего светила, образуется новая система планет вокруг молодого яркого новорождённого солнца. Мгновение – и на голых, едва остывших камнях, зародилась хрупкая жизнь. Она бурлит и борется за право существовать, лучшие из лучших обретают интеллект. Ещё мгновение – и вот, умнейшие и сильнейшие образуют цивилизации, возводят города, изучают окружающий мир, но, как и всегда, на пике могущества их ожидает крах, агония и смерть. Меж их восходом, рассветом и моментом, когда на их могилах восходят цветы – лишь один миг.
Великие властители умирают, и на их место приходят новые владыки, позабыв об уроке предшественников. Они присваивают себе творения, знания, говорят о наследии и исключительности, но, чтобы они не делали, всех ждёт забвение. Их могилы разграбят, а деяния присвоят пришедшие следом. Сознательно ли, но по печальным следам новые повелители идут вслед за старыми, а их место в свой миг занимает следующий кто-то, и так, пока не погаснет светило и цикл не начнётся заново.
– Хм-м-м…
Беззвучно, долго и протяжно простонал всемогущий. И в этой мысли было больше, чем можно описать за целую вечность. Молку выразил бесконечное одиночество, немыслимо долгое, бесцельное существование, но самое страшное – абсолютное отсутствие желаний теперь. Если бы для всемогущего существовало такое понятие, как время, его впору было бы мерить рождениями новых звезд, взошедших на могилах мёртвых светил. Семьсот таких циклов всемогущий хранил покой, постепенно исчезая в вечности. Молку забывал прошлое, утрачивал настоящее, постепенно растворяясь в будущем.
– Хм-м-м, – возможно лишь эта мысль всё ещё позволяла великому и прекрасному существу сохранить себя. Ведь над Молку не властны никакие законы вселенной, кроме самих Молку. Когда-то несчастное создание создало галактику, было счастливо, прожило сто тысяч прекрасных жизней, но сейчас забыло, что будет такое счастье. Молку ощущал
