сирень в цвету и вдохнуть их аромат.
В зале сидели научные и технические работники института. Много детей. Особенно хорош был ребенок во втором ряду, в белом ландышеобразном капоре и зеленой шубке.
Мы услышали доклады о работе института, который до войны был связан со всеми странами мира. Тут произрастали растения с Памира, из Кашгарии, Египта, Бразилии. Все это помимо флоры СССР, конечно. Возникший из «Аптекарского огорода» еще при Петре, ленинградский Ботанический сад по посещаемости стоял на втором месте после московского Музея революции. Гербарии самого Петра погибли в Москве во время пожара 1812 года. Но сохранились растения, собранные лейб-медиком императрицы Елизаветы. Нам были показаны плотные листы голубоватой бумаги, на которой каждая вегеталия была наклеена с величайшей тщательностью, вплоть до тончайшего завитка. Под каждой написано старинным почерком по-латыни: «Найдено вблизи Полтавы», «Найдено в Голландии, вблизи города Лейдена», «Гвинейский перец».
Мы узнали, что растения, даже мертвые, могут жить почти вечно. На лепестках васильков и маков, обнаруженных в гробницах фараонов, сохранились еще следы окраски.
У гербариев только два врага: сырость и небрежное с ними обращение.
Основная работа института за время войны – «Растительные ресурсы и помощь Красной Армии».
Институтом составлены «растительные карты».
Изучены шиповники севера и витамины из хвои.
Изготовлялись и изготовляются медицинские бальзамы для госпиталей.
Выявлено содержание витаминов в ботве растений.
Найдены заменители навоза.
Разведены шампиньонные грибницы и папиросные табаки.
Проделана большая работа по внедрению в пищу «дикорастущих».
Впервые так далеко на севере, да к тому же еще в условиях блокады, выведено ценнейшее средство при сердечных заболеваниях – наперстянка (дигиталис).
Выращены для госпиталей цветы, которые в иных случаях в каком-то смысле восполняли недостаток продуктов питания. Это были своего рода витамины, но попадающие в организм через зрение и обоняние. Николай Иванович Курнаков, ученый, садовод, получил однажды благодарность за цветы от выздоравливающего бойца и заверение, что теперь он «еще сильнее будет бить врага».
За время блокады Ботанический сад снабдил город двадцатью миллионами кустов рассады овощных культур. Этой работой было занято сто пятьдесят бригадиров-овощеводов.
Сотрудники института защитили девять диссертаций на звание доктора биологических наук и восемь – на звание кандидата.
С. В. Соколов закончил свой доклад словами о том, что «освобожденный от врага Ленинград должен стать еще краше, чем был до войны», что, «значит, ему нужны деревья и цветы». И что «ценные растения всего мира снова должны собраться под стеклянным кровом нашего Ботанического сада».
Потом были выступления и приветствия, в частности от «соседа и родственника» – Института вакцин и сывороток. Бактерии – тоже растения, только крошечные.
Мы ушли после раздачи почетных грамот Ленсовета, перед концертом.
Раздевалка была полна детей. Гардеробщица объявила:
– Буду пускать только того, кто при матери. Девочка ответила с гордостью:
– Моя мама уже там и получила грамоту.
29 февраля 1944 года
«Стрелы» все нет. Говорят, что Октябрьская дорога не вполне безопасна: еще налетают на нее немцы, мин там очень много. Точно не знаю, но «Стрелы» нет.
Вечер
Решено, что я еду в Москву обыкновенным поездом.
12 марта 1944 года
Москва
Дела идут превосходно, но именно дела, так как работать совершенно некогда. А очень хочется сесть за дневники.
Сейчас сообщение по радио: появился первый населенный пункт Одесской области.
14 марта 1944 года
Рассказ одной девочки, которую родители тайно везли в Ленинград – официально это еще строго запрещено:
– Меня посадили в портплед. Пришел контроль, трогает портплед. А я – как подушка, вся мягкая сделалась. И молчу. Так и не нашли меня.
20 марта 1944 года
Ленинград
Поехала в Москву обыкновенным поездом, зато вернулась в Ленинград первой «Стрелой».
Наш международный вагон был почти сплошь заполнен писателями, журналистами и фоторепортерами от всех московских газет. Поезд был торжествен и наряден. Машинист – Герой Социалистического Труда. Проводники и проводницы – ленинградцы, лучше всех работавшие во время блокады.
Начиная с дорожек на полу и кончая светлыми пуговицами на синих куртках проводников – все сияло чистотой и новизной. Путь длился двадцать часов.
Мы не отходили от окон, пока не стемнело. С утра снова припали к окнам.
Бологое, Любань, Тосно – все эти «радищевские места» в развалинах. По только что наведенным временным мостам поезд наш идет медленно. Всюду еще русские и немецкие надписи: «Мины», «Осторожно». Особенно страшен бывший мост на реке Тосно: взорванные фермы, скрепы, пролеты, рухнувшие с высоты в воду.
Белеют, как свечи, новые телеграфные столбы, взамен старых, сожженных или подпиленных немцами.
В иных местах наш поезд идет по коридору из вражеских блиндажей и дотов – так близко подступали они к полотну дороги. Один из дотов, уничтоженный прямым попаданием, извергнул наружу все свое нутро: бетонные плиты, куски рифленого железа, пулемет, остатки дивана, разбитый ящик пулеметных лент. У входа мертвенно зеленеют из-под снега истлевшая немецкая шинель и скрюченные руки.
Какого героического труда стоило восстановить эту дорогу! Особенно страшно смотреть на Колпино, на пробитые, полусожженные, изувеченные цехи Ижорского завода, зловеще расписанные защитными зигзагами и пятнами.
Проехали «Фарфоровый завод» – и вот мы уже под сводами Московского вокзала в Ленинграде, и ленинградцы встречают нас. Все время пути я думала о том, как я приехала из Москвы на этот же вокзал почти три года тому назад. Целый кусок жизни, взятый в железные скобки этими двумя поездами.
24 марта 1944 года
Тишина, спокойствие, отсутствие «тревог» и обстрелов – все это странно действует на меня. Очевидно, к чувству безопасности тоже привыкаешь не сразу.
Работа идет туго в этой тишине. И только болезни мои оживленны и разнообразны. Можно подумать, что всевозможные хвори, усилившиеся во время блокады, только теперь по-настоящему накинулись на человека. Любопытно, что не только я жалуюсь на это.
25 марта 1944 года
Статья в «Ленинградской правде» о картах, найденных у пленных немецких артиллеристов. Весь город был расчерчен не только на квадраты, но и на отдельные объекты, каждый под соответствующим номером. В числе «объектов», подлежащих уничтожению – школы, музеи, больницы, Эрмитаж, Кировский театр, наш мединститут («объект № 89»).
28 марта 1944 года
Дважды была на Санитарной выставке. Работа началась еще в блокаде, при лютых обстрелах, и устроители очень боялись, что очередной снаряд разнесет на куски все их экспонаты.
На торжественном открытии мы, президиум, целой большой группой двинулись из зрительного зала к анфиладе выставочных комнат. Вход туда был прегражден традиционной атласной лентой. Ножницы были вручены начальнику ленинградского гарнизона. Он любезно передал их мне, бывшей рядом, и я перерезала эту ленту.
Особенно хороша на выставке объемная
