не Менжинского с усами и в очках, а чудо чудное. Наконец, когда Авеля увели в камеру изолятора, Глеб высказался:
— Признаться не знал, Вячеслав Рудольфович, что вы владеете подобными методами дознания. Вы же самый настоящий гипнотизер!
А Эльза, убирая свои инструменты, добавила, улыбнувшись:
— Да уж, куда там нам с Глебом до вас! Вы же просто наш советский Шерлок Холмс!
— Насколько я помню рассказы Артура Конан Дойля, которые читал, даже этот выдуманный великий сыщик не владел подобным умением, а использовал только дедукцию, — заметил Бокий.
Но, я быстро переключил их от рассуждений о литературе в практическую плоскость, дав указания:
— Трифона Енукидзе необходимо срочно арестовать. Глеб, бери оперативную группу и дуй к нему на квартиру. А ты, Эльза, оформи протокол допроса Авеля, как полагается.
Трифон оказался не на квартире, а у себя на фабрике Гознака, где его и взяли как раз в тот момент, когда он вместе с красногвардейцами троцкистов собирался вывезти новенькие, только что напечатанные советские деньги на трех грузовиках, задумав, таким образом, крупнейшее ограбление в истории молодого Советского Союза. Когда оперативная группа ОГПУ ворвалась на фабрику, грузовики уже стояли под погрузкой. И красногвардейцы-троцкисты нагружали их деньгами. А всем рабочим фабрики в этот день был предоставлен внеочередной выходной.
Сразу же вспыхнула перестрелка. Красногвардейцев было больше, чем чекистов. Но чекистам помогло то, что все бойцы оперативной группы, предназначенной для захвата особо опасных преступников, по моему приказу были вооружены не только обычными револьверами, но и автоматами конструкции Томпсона. «Чикагские пишущие машинки» не подвели и на этот раз. В короткой перестрелке восемь красногвардейцев удалось ликвидировать, а еще четверых скрутили ранеными. Сам Трифон Енукидзе пытался убегать по крышам, отстреливаясь, но поскользнулся, упал и сломал левую ногу.
Его сразу отвезли в лазарет Лубянки, где Трифона разговорили. Дали показания и арестованные красногвардейцы. Из их признаний следовало, что за подготовкой покушения на Сталина стоял сам Троцкий, который не только привлек Блюмкина, как исполнителя, но и возложил подготовку покушения на бывшего наркома внутренних дел СССР Александра Белобородова, который втихаря ради этого вернулся с Урала, прислав в помощь Блюмкину одного из своих ликвидаторов, человека небольшого роста из криминальных личностей, чем-то сильно обязанного лично Белобородову. Этого отморозка незадолго до покушения троцкисты внедрили в Кремлевский дворец в качестве помощника истопника. Вот только где искать теперь Белобородова и того помощника истопника, ловко орудовавшего ножом, никто не знал. На работе убийца после покушения больше не появлялся, его адрес оказался вымышленным, а документы были подделаны с высочайшей степенью достоверности.
Впрочем, все остальные детали после ареста и признаний Трифона встали на место. В любом случае, судить, как заказчика и главного организатора преступления, следовало Троцкого. По его же распоряжению Трифон собирался вывезти деньги с Гознака, чтобы припрятать их на одном из промышленных складов на юге Московской области до того момента, как их заберут посланцы штаба троцкистов. Но, кое-какие планы Льва Троцкого мы все-таки сорвали.
Эпилог
После трудной ночи, которая, впрочем, решила многое, я связался по телефону с Борисом Шапошниковым. Он находился дома на больничном, но уже чувствовал себя значительно лучше, выразив готовность немедленно вернуться на службу. Он удивился, что я теперь за генсека и назначаю его исполняющим обязанности начальника генштаба РККА до предстоящего утверждения на Политбюро в качестве полноправного главного генштабиста. Я сразу сказал, что готов предоставить Борису Михайловичу возможность набрать себе в заместители любых военспецов, пусть даже и бывших царских офицеров. Главное, чтобы критерием отбора стала их компетентность в военном деле, а не карьерные показатели. Тогда Шапошников тут же назвал мне Свечина, Лебедева, Слащева и еще нескольких толковых военных из бывших царских офицеров. А я порекомендовал ему отозвать из Монголии на какую-нибудь должность в генштабе георгиевского кавалера из драгун Константина Рокоссовского.
На что Шапошников согласился, но наверняка подумал, что я пытаюсь пристроить на хорошее место какого-то своего дальнего родственника из поляков. Я же, к своему стыду, до сих пор не пообщался ни с одним из настоящих родственников Менжинского, даже с родными сестрами и с детьми от прошлых браков. Впрочем, я сознательно избегал общения с ними, чтобы не раскусили, что под привычной им личиной скрывается другой человек. Разумеется, я имел возможность загипнотизировать их, если уж начнут беспокоиться. Вот только я до сих пор не знал, на всех ли людях срабатывает мой гипноз.
После телефонного разговора с Шапошниковым я позвонил в Кремлевскую клинику, поинтересовавшись состоянием Сталина. Дежурный врач сообщил, что состояние его тяжелое, но стабильное. И сейчас Иосиф Виссарионович спит. Прикинув, что необходимо потом проведать генсека лично, я заглянул в утренние газеты, которые внесла в кабинет Эльза. На первой полосе «Правды» огромными буквами выделялись заголовки: «Троцкистская оппозиция совершила коварное покушение на жизнь товарища Сталина». Чуть ниже: «Товарищ Сталин выжил после покушения и находится на излечении». Далее буквами поменьше: «Временно исполняющим обязанности генерального секретаря ЦК назначен товарищ Менжинский».
Пробежав глазами газетные полосы «Правды», я связался с Бухариным. Он был мне неприятен, но наживать откровенного врага в его лице мне все-таки не хотелось. Потому поблагодарил его по телефону за то, что он своевременно опубликовал известия о последних событиях. При этом я отметил, что он взял ответственность за публикацию на себя. Ведь, насколько я знал, никто из Политбюро Бухарину пока ничего публиковать не поручал. Бухарин ответил мне сухо, мол, всегда пожалуйста, быстро повесив трубку. Я же отметил про себя, что в «Правде» он все же не рискнул ни единой строчкой упомянуть о троцкистском мятеже в Горках, хотя о том, что Тухачевский неожиданно скончался от инфаркта, заметку все-таки втиснул. Из чего я сделал вывод, что у Бухарина имеются информаторы в генштабе. Ведь пока больше никто, кроме генштабистов, не считая Трилиссера и самого ликвидатора, не мог знать о происшествии, случившимся накануне поздно вечером.
Позвонив Молотову, я поделился с ним последними новостями и предложил организовать по партийной линии пропаганду всеобщего перехода на трехсменный график работы предприятий, немедленно начав воплощать этот график на практике в плане индустриализации. Я понимал, что промышленное оборудование при работе в три смены будет сильнее изнашиваться, но, учитывая, что надвигался мировой кризис капитализма, который назовут «Великой депрессией», меня износ имеющегося оборудования отечественных предприятий не пугал, поскольку я собирался использовать в скором будущем уникальную возможность максимально дешево для СССР приобрести оборудование в той же Америке целыми заводами для всех важных отраслей, а заодно
