это случилось. Честно говоря, я немного в шоке, что теперь буду работать под началом нового руководителя.
Весь день мы работаем с директором в плотной связке. Периодически он заглядывает ко мне в кабинет и интересуется делами. Я даже уже не переживаю за Майку и Шурика. Ни разу их не встретив, провожу активный рабочий день. И, даже когда звонит Костя, быстро заканчиваю разговор, так как в этот момент Марат Русланович находится у меня в кабинете и мы увлечены обсуждением организации административно-хозяйственной деятельности нашего учреждения.
Я аж расцветаю. Дышится легче. Обожаю рабочий процесс.
В конце дня мы с ним снова сталкиваемся в холле.
— Ульяна Сергеевна, хотите я вас подвезу? Вы обычно на общественном транспорте?
— Да, я на автобусе езжу.
— Так поедемте вместе, я бы ещё хотел разобраться с обеспечением реализации федерального госстандарта. Что думаете?
— Я думаю, что нужно разделить программы по разным уровням сложности и направленности с учетом способностей обучающихся. У меня давно была такая идея. Но нужно провести очень серьёзный анализ.
Директор открывает для меня дверь, мы спускаемся по ступеням крыльца. Пересекаем пришкольную территорию, он пропускает меня через калитку ограды, придерживая её. Идём на стоянку, к его автомобилю. Марат Русланович галантно помогает мне сесть на переднее сиденье. Увлёкшись беседой, не сразу слышу, что меня кто-то зовёт.
— Ульяна! — окликает стоящий возле своей машины доктор Ткаченко.
Я совсем забыла… Он же собирался за мной заехать.
Глава 40
Мне очень неловко. Я понимаю, что так соскучилась по рабочей суете и так впечатлилась сменой руководителя, что совершенно забыла о том, что обещала Косте.
— Ой, Марат Русланович, простите, пожалуйста, — через стекло приоткрытой двери смотрю на замершего возле машины доктора, потом снова на Марата. — Я что-то заработалась. Совсем забыла, что за мной должны заехать.
Медленно выползаю из машины, придерживая дверцу, а у самой сердце стучит под сто двадцать. Испуг. Как же неловко вышло. И вообще со стороны смотрится нехорошо: то согласилась ехать с директором, то теперь отказываюсь. Новый начальник может решить, будто я несобранная и совершенно беспечная.
— Всё нормально, Ульяна Сергеевна, у нас с вами много проблем. Мы же не хотим, чтобы наше образовательное учреждение постигла учесть школы номер три?
Удивлённо приподнимаю брови. Меня как будто год не было в системе.
— А вы не слышали? Ученики показали очень слабый результат, большой процент неудовлетворительных оценок. В итоге полетели головы. Сейчас проводятся жесточайшие проверки, поэтому очень важно не упустить коллектив. Не дать нашим педагогам ударить в грязь лицом.
— Да-да, конечно, я всё понимаю, — киваю, директор придерживает мою дверь, мы смотрим друг на друга, а затем я аккуратно кошусь на доктора.
Ткаченко будто вкопали возле машины. Не подходит. Не желает знакомиться. Плохой знак.
— Кстати, насчёт всей этой ситуации, — не отпускает меня Султанов, продолжая рабочее совещание.
Он, видимо, не понимает, что доктор мне сейчас реконструкцию передней крестообразной связки без наркоза прямо на стоянке сделает.
— Собственно, почему так вышло с вашим руководителем? Сейчас идёт охота на директоров по всему городу. Вышестоящие чины регулярно собирают руководителей школ и координируют их образовательную деятельность. На днях вот в Доме учителя была встреча с главой Рособрнадзора. Поэтому, если мы не хотим потерять наши места и даже всю школу, мы должны очень серьёзно работать.
— Я понимаю.
Ещё раз взглянув в сторону Ткаченко, чувствую, как внутри всё холодеет. Он похож на статую Аполлона Бельведерского. Такой же античный и безэмоциональный. Ой, что-то будет!
— При прежнем руководителе департамента система была выстроена так, Ульяна Сергеевна, что положение школы и её директора определяла близость к телу начальника департамента. Насколько я знаю, у нынешнего главы другие задачи: система финансирования школ, аттестация, новые образовательные стандарты и многое другое. Потому в этом месяце нам надо носиться по школе как угорелым, если мы хотим победить.
— Да, да... — Уже почти отхожу.
— И помните, что мы с вами живём в неспокойное для школ время. Любая семья может предъявить иск за плохие результаты.
— Всё понятно. Будем работать. До свидания, Марат Русланович.
— До завтра, Ульяна Сергеевна.
Я жутко взбудоражена. Всё это очень-очень серьёзно. Новый директор возлагает на меня огромные надежды. Мы не имеем права потерять нашу школу, а уж тем более не должны допустить, чтобы её присоединили к какой-то другой.
С такими мыслями я пересекаю парковку.
— Привет! — Приподнимаюсь на носочки, чтобы поцеловать.
Ткаченко даже не шевелится. Скрестил руки на груди и ждёт.
— Это кто такой? — Не даёт мне сесть, перекрывая проход.
— В смысле?
— Я спрашиваю, что за мужик?
Его глаза странно горят. Нет привычных шуточек. И лоска. Он выглядит злым. Вообще на себя не похож.
— А, — оборачиваюсь на отъезжающую машину. — Это наш новый директор школы. Представляешь, пока я была на больничном...
— Садись, — перебивает доктор Ткаченко, опуская руки мне на плечи, запихивая в салон
