Она металась по комнате, вынимала свой листок с записями, на котором были не перечеркнуты только две версии. Одну из них можно было предотвратить, но вторую… Алиса предпочла бы не знать то, что она знала.
Сергей гнал Мерседес с Василисой на заднем сиденье, обычно она не допускала быстрой езды, но в этот раз молчала. Водитель, красавец и знаток женских душ, тоже молчал. Тишина между женщиной и мужчиной была такой плотности, что, казалось, ее можно расколоть, как лед ледорубом.
— Чем ты на этот раз недовольна?
— …
— Я сделал, что мог, он не посмеет.
— Да, ты сделал все, на что способен, — в голосе прозвучало презрение:
— Давай помолчим, мне надо подумать, как выпутаться из этой кошмарной ситуации. Сверни к больнице, хочу навестить несчастную девочку.
Сергей повернул на развилке в город, в зеркало заднего вида он пытался рассмотреть лицо любимой женщины позади себя, но она спрятала его в пушистый голубой воротник, видны были только несколько локонов, выбившихся из-под берета, да тень на щеках от ресниц.
Василиса оставила пальто в машине, вошла через служебный вход больницы, накинула на плечи белый халат, поднялась по служебной лестнице, прошла по коридору. Она остановилась у палаты номер три, посмотрела через прозрачную стенку на слабо освещенную кровать, где лежала Элина, поколебалась, но вошла внутрь и подошла к постели.
Через мгновенье все лампы вспыхнули огнем, палата наполнилась людьми, все закрутилось вокруг Василисы, она попала в центр урагана, из которого уже нельзя спастись. Ее руку со шприцем, полным воздуха, у капельницы девочки выкрутил подросток Глеб, его брат Костя держал другую.
Крещенские морозы отсверкали белыми снегами, отзвенели корочкой наста под отважными лыжниками, отступили перед привычным сумраком, который почему-то назывался дневным временем суток. С забинтованной головой и в корсете Элина полусидела в своей кровати, из-под одеяла предательски торчал запрещенный планшет. В кресле напротив Алиса подчищала острыми зубками остатки ногтей.
— Будет прикольно, если ты влюбишься в Костяна, прикинь, они братья, мы сестры.
Алиса тряхнула головой:
— Ты о чем-нибудь еще можешь думать, кроме своего Глебчика?
— А зачем? Родаки его хлебом-солью теперь встречают, думают, он меня спас от этой. Может, расскажем им?
— Не, — задолбают расспросами. Пусть так.
— А ты о чем мечтаешь?
— О долине, полной силикона.
— Ты мозг, систер! Как ты въехала? Я, когда тебе рассказала, ваще не была уверена. Эта гадалка как змея крутилась, прямо не говорила в телефон, мол, прикончи моего муженька. Она ему втюхивала: якобы это не она, а ее немец убрать задумал, киллера нанял.
— Как же она тебя не заметила?
— Она заметила, но не поняла, что я слышала, что нет. Я и сама не поняла-с вопросами полезла, кто ей угрожает, помощь ей предложила, вместе с ней на балкон вышла — думала она мне еще про Глеба расскажет. Но ты-то, как ты ее просчитала?
— Линка, мы все под колпаком давно, Big Data, на каждого полное досье. Звоночки, переписочки, маршрутики, мы как мухи под микроскопом: ползем, а за нами след. Ты мне сказала, что она кому-то про покушение говорила, список звонков — раз, а номер-то ее водилы, понятно, что любовник ее. Только покушение-то на тебя было. С чего бы? Понятно, что науськивала она своего мужика на мужа. А ты так, сопутствующий ущерб: услышала лишнее.
— А муж чего?
— Нео мне Браунсфельса переписку хакнул с Госпожой одной, у гадалки все к разводу шло. Сама посуди: лучше быть богатой вдовой, чем бедной разведенкой.
Сестры помолчали, и Элина спросила:
-. Как думаешь, а наши, ну, мама с папой?
— Конечно, мама тоже, тоже боится, ну, насчет папы. Что уведет какая-нибудь фея в кружевах или ведьма в лайкре.
— Ты же не позволишь? Поработаешь ангелом?
— Of course. Только взрослым не ангел нужен, а психиатр, по-моему. Поэтому мне все это фиолетово: сюси-пуси ваши, ах, любит-разлюбит. Я так скажу: стартап мой меня не разлюбит, а бизнес-интегратор не предаст.
Алиса вылезла из кресла, обычно полусонные ее глазки светились несвойственным для них выражением нежности и страсти.
Богатов Ираклий Георгиевич стоял инкогнито, без охраны в маленьком деревенском храме, недавно из его секретного телефона кто-то стер фото его обнаженной дочери. На фото Элина стояла в душе, через стекло была хорошо видно ее недетское тело. Мужчина повторял:
— Господи, господи, прости, прости, больше никогда, никогда, грех отмолю, приют открою, бабла дам. Спасибо, Господь, что отвел. Мужчина молился, и слезы текли по его щекам.
Юрий Викторов
Убить деда Морозова
У каждой вещи есть своя история, своя связь с чьей-то жизнью, переходя от одного хозяина к другому, предметы несут в себе отпечаток их судеб. По-моему, особенно это характерно для денег. Я собираю монеты с тех пор, когда в мои руки разным образом стали попадать интересные экземпляры, которые мне хотелось бы оставить себе. Теперь, в свои серебряные годы, я могу предаваться созерцанию этих богатств в обстановке своего загородного дома, потягивая хороший виски.
Хороший виски нельзя смешивать со льдом, боже упаси, так пытались улучшить вкус дешевого пойла, который продавался под видом элитного алкоголя во времена всеобщего дефицита. Хороший виски должен мягко обжигать нёбо и оставлять после себя особенно приятное послевкусие.
Я взял со стола мобильник и набрал смску дочери: «С наступающим Новым годом, позвони». Дождавшись сообщения о доставке, я отхлебнул большой глоток любимого напитка. Звонка я, конечно, не ждал, отношения давно зашли в тупик, но в моих правилах давать человеку шанс, чтобы он смог сотворить доброе дело. К тому же был хороший повод напомнить о себе на пороге праздника.
Ещё я поздравил свою экономку, Ульяну, беженку с Украины, которую бог послал мне, чтобы обустроить мой быт. «Ульяна, поздравляю тебя с Новым годом, здоровья, исполнения желаний. У меня сегодня вечером гости, прийди завтра пораньше», и также убедился, что сообщение доставлено. Наши отношения находятся в несправедливом, но балансе: когда один эксплуатирует другого, а другому это нравится. Пусть она сильно удивиться, когда будет обнародовано моё завещание.
По обычаю, в канун Нового года принято освобождать дом от старого хлама, душу от старых обид, а я прошу прощения за старые грехи. Когда в жизни мало солнца и много боли, а хочется радости, не вредно помечтать о том, что вдруг всё измениться к лучшему, хотя только такой старый болван как я может продолжать верить в чудеса. Who is Я?
Если бы сейчас кто-нибудь смог заглянуть в не ярко освещённое окно на 2-м
