на его совести. Но самое важное, если я попадусь в ближайшее время воеводе на глаза, тот на эмоциях может не помочь, а сделать ровно обратное. Ему очень не понравилось, что я убил Водяного царя. Даже не знаю почему.
Короче, сложно все. Либо надо укокошить Терентия Палыча, но так, чтобы никто не подумал на меня. Либо ждать, когда остынет воевода и ябедничать. Только не факт, что к тому времени я опять что-нибудь не отчебучу. А это тоже вполне возможно.
Я так озадачился, что даже вытащил артефакт с Лихо со слова и рассказал ей все в общих деталях.
— Так тебе и надо, сс…
— Ты чего, обиделась, чо ли? — спросил я.
Юния отвечать не стала. Может, ей запах на Слове не понравился? Так я же вроде все отмыл. Теперь там должно было приятно пахнуть химозой.
— Дядька, ты, чо ли, Матвей? — раздался тоненький голосок откуда-то снизу.
Я посмотрел в сторону собственной обуви и обнаружил там крохотного пацаненка из чуди. Причем, знакомого. Правда, прошлый раз мы виделись, когда он путешествовал верхом на рубежнике. Именно этого бродягу я и спас от Стыня.
— Я, чо ли. А ты Никитка, так?
— Никотка я, а не Никитка. Пойдем, дядька, меня батька за тобой послал.
Причем, сказал это малыш так уверенно, будто у меня не было других вариантов, кроме как ему повиноваться. И даже проворно зашагал по направлению к собственному дому. Я немного подумал и решил, что ничего плохого в том, чтобы поговорить с Милонедом не будет. Вроде так звали предводителя чуди. Тем более сейчас, когда почти все Подворье вынужденно отвернулось от меня. Может, этот батька что интересное скажет?
— Дядька Матвей, а ты правда меня в лесу нашел?
— Правда. Иду, гляжу, чудь лежит. Думаю, кто выбросил, нормальный же пацаненок. Вот и подобрал.
— Веселый ты дядька, — усмехнулся Никотка. — А я вот ничего не помню. Как в лес уходил помню, а потом все будто отрубило. Ох и влетело от батьки.
— Милонег твой отец?
— Чудной ты, дядька Матвей. Чудь всегда семьями селится.
А, вон оно как. Интересно, а как они тогда… размножаются. Нет, инцест — это, конечно, дело семейное, однако в таком случае чудь бы давно выродилась. Если физические законы магия игнорировала, то с биологическими все было сложнее.
— Да не называй ты меня дядька, мне кажется, что я тебя не старше. Можно просто Матвей.
— Хорошо, Матвей, — Никотка даже легонько мне по ноге двинул. Мол, договорились.
Только, что легонько у него, коренастой нечисти с низким центром тяжести, то у меня «здравствуйте, мне бы на этой неделе талончик к ортопеду». Я даже прихрамывать начал. Да и пацан — это весьма условно. По меркам чуди он действительно мальчишка, но вполне может оказаться, что ему хорошо так за полтинник. Нечисть почти как Восток — дело тонкое.
В лавке чуди меня встретил тот самый угрюмый крепыш. И опять же, радоваться по поводу моего прихода не торопился. Может, мне просто не везет (хотя, почему это может?) и я всегда попадаю, когда у этого типа плохое настроение?
— Никотка, ты зачем его привел?
— Волян, привел, значит, надо так.
— Вот я тебе уши-то надеру, чтобы знал, как со старшими разговаривать, — надвинулся здоровяк в шкурах.
— Да че ты, че ты? Батька так сказал, как только рубежник Матвей в Подворье появиться, сразу к нему вести. Который день по Подворье шляюсь. Вот и привел.
— Смотри у меня, если сбрехал! — пригрозил Никотке крепыш и скрылся в глубине лавки.
— Это Волян, — шепотом объяснил мне чудь, — он батьке брат младший. Его свои от себя выгнали, вот батька и принял. Сказал, должен ему. А больше ничего не сказал. Так и живет с нами.
После непродолжительного ожидания Волян вернулся вместе с Милонегом. Беловолосый старик в шкурах улыбнулся мне, как доброму знакомому и даже чуть склонил голову. Я ответил ему тем же.
— Здравствуй, Матвей. Долго тебя ждал.
— Здравствуйте. Я как узнал, сразу к вам.
— Проверили мы Никотку, по несколько раз. Большая сила и беда ему грозила, даже смертью пахло, когда дернилом над ним водил…
Он замер, словно давая понять, как серьезно чудь проверяла здоровье Никотки. Меня же больше интересовало, что это за дернило такое?
— Не знаю, откуда принес ты его. И понимаю, что не скажешь. Одно ясно, спас ты моего сына.
Никотка посмотрел на меня благодарными глазами, правда, внутри ничего не екнуло. Поэтому я отнес это «спасибо» в разряд дежурных. Либо тех, за которые дадут деньги. Что меня в целом тоже устраивало.
— В любое другое время сделал бы для тебя все, что пожелаешь. Но теперь…
— Теперь дворовой житья нам не даст, — понял я.
— Да кто он такой, чтобы чуди указывать! — вспыхнул Милонег, но тут же добавил уже спокойнее. — Однако же отношение портить с Терентием Палычем я действительно не хочу. Потому вот что…
Он вытащил из кармана шкуры какой-то зелененький камень на шнурочке и протянул его мне.
— Это наш малахит, милонеговский, его от Балтики до Уральских гор все знают. Слышал, ты в Петербух отправляешься…
Я постарался сдержать улыбку. Такое ощущение, что уже всему Выборгу об этом известно. Город спит и считает минуты, когда же Мотя Зорин свалит. Не удивлюсь, если воевода даже праздник по этому поводу закажет. С фейерверком.
— Отдашь малахит любой чуди, и они сделают для тебя все, что смогут.
— Даже так?
— Да. Камень потом все равно к нам вернется, а мы уж рассчитаемся.
Я поклонился, принимая подарок. Вот почему Никотка не был «благодарен». Он знал, что отец скажет свое «спасибо». Которое, судя по всему, очень дорого стоило.
— А как камень к вам вернется? — спросил я.
— Волян дочку мою среднюю в Петербух повезет. Она за старшего из верхувских засватана. Он и заберет.
Про то, будет ли выборгская чудь вести со мной дела, если с дворовым что-нибудь случится, я спрашивать не стал. Не нравится мне этот Волян. Не удивлюсь, что он еще стуканет Терентию Палычу, если я сейчас ляпну что-нибудь не то. А если поползут слухи о том, что я хочу разделаться с дворовым, то я серьезных проблем огребу. Ну что, Юния, теперь я не такой уж наивный,
