Итак, я растолковывал ему свою теорию, когда он прервал меня довольно бессмысленной репликой, которая заставила меня насторожиться и, защищаясь, парировать его выпады.
– Алистер, мой дорогой друг! – начал он. – Вы должны выйти отсюда, немного потолкаться среди людей в городе. Вы действительно должны сделать это, сами знаете.
– Да, – ответил я. – И травиться плохой едой в отелях и страдать от глупых разговоров в клубе. Нет, спасибо; и, должен заметить, меня лишают сил твои разговоры о здоровье.
– Что ж, ты волен поступать, как тебе нравится, – произнес он, постукивая ногами по полу. – Но чтоб меня повесили, если я останусь здесь до завтра, я точно свихнусь!
Он был моим последним гостем. Спустя несколько недель после его отъезда я сидел в библиотеке, вглядываясь в капли собственной крови. Я почти довел мою теорию до идеала, но была одна трудность. Фигурой, которую я всегда видел, была фигура старухи с распущенными по плечам волосами, разделенными посередине пробором. С одной стороны они были белыми, с другой – черными. Она выглядела вполне завершенной, но – увы! – лишенной глаз, а когда я пытался вообразить их, ее фигура начинала съеживаться и гнить.
Но этой ночью я думал, думал так, как никогда прежде, и глаза начали вползать в ее глазницы; и вдруг я услышал ужасный грохот где-то снаружи, будто упало нечто очень тяжелое. И внезапно дверь распахнулась, и вошли две горничные; они взглянули на ковер под моим стулом: в следующее мгновенье они побледнели и поспешно выбежали, призывая Господа.
– Кто позволил вам входить в библиотеку таким манером? – сурово потребовал я объяснений. Никакого ответа я не получил, так что мне ничего не оставалось, кроме как пуститься за ними в погоню. Я обнаружил слуг в конце коридора – они все были там, сбившись в испуганную кучку.
– Миссис Пэббл, – решительно сказал я экономке, – я хочу, чтобы эти две женщины завтра покинули дом! Это непозволительно! Вы должны серьезней относиться к своим обязанностям!
Но миссис Пэббл не обратила на мои слова внимания. Ее лицо было искажено ужасом. Она охала и ахала, ахала и охала.
– Лучше нам всем вместе пойти в библиотеку, – наконец выдавила она.
– Да хозяин ли я в своем доме, миссис Пэббл?! – вопросил я, ударив костяшками пальцев по столу.
Никто из них, казалось, не видел и не слышал меня. С тем же успехом я мог вопиять в пустыне. Я проследовал за ними по коридору, запрещая слугам входить в библиотеку, но они толпой прошли мимо меня и беспорядочно сгрудились вокруг каминного коврика. Затем трое или четверо из них наклонились и начали двигаться так, будто несут беспомощное тело; спотыкаясь, они водрузили свою воображаемую ношу на диван. Старый Сомс, дворецкий, встал рядом.
– Бедный молодой джентльмен! – сказал он, всхлипывая. – Я знал его еще малышом! Мог ли я подумать, что он умрет таким юным?!
Я пересек комнату.
– Да что это такое, Сомс! – Я кричал и грубо тряс его за плечи. – Я не умер! Я здесь – здесь!
Когда он не двинулся с места, я немного испугался.
– Сомс, старый друг! – звал я его. – Сомс, разве вы не узнаете меня? Не узнаете мальчика, с которым играли? Скажите, что я не умер, Сомс, пожалуйста, Сомс!
Он низко наклонился и поцеловал диван.
– Я думаю, один из слуг должен поехать в деревню за доктором, мистер Сомс, – сказала миссис Пэббл, и он, ссутулившись и шаркая ногами, вышел отдать приказ.
Так, и теперь сюда явится этот доктор, невежественный самозванец, которого я вынужден был изгнать из дома за то, что он осмеливался называть себя и верующим в спасение через Господа, и, одновременно, человеком науки. Нет, провозгласил я, он никогда не переступит порог моего дома, и я преследовал миссис Пэббл по всему дому, выкрикивая свое категорическое несогласие. Но я не мог уловить от экономки не то что ворчания, но даже движения глаз, даже кивка головы, показывающего, что она меня слышит.
Я встретил доктора в дверях библиотеки.
– Ну, – я глумливо ухмыльнулся и устремил свой кулак по направлению к его лицу. – Вы пришли поучить меня новым молитвам?
Он прошел мимо меня, словно вовсе не ощутил моего удара, и опустился на колени рядом с диваном.
– Разрыв сосуда в мозгу, я полагаю, – сказал он после короткой паузы миссис Пэббл и дворецкому. – Он умер несколько часов назад. Бедолага! Вам лучше протелеграфировать его сестре, а я отправлю сообщение гробовщику, чтобы он подготовил тело к похоронам.
– Вы лжец! – возопил я. – Скулящий лжец! Какая наглость! Вы смеете говорить моим слугам, что я мертв?! Я же стою прямо перед вами!
Прежде чем я закончил говорить, он уже шел по коридору, и миссис Пэббл с Сомсом за ним по пятам, и никто из этой троицы не обернулся, чтобы взглянуть на меня.
Всю эту ночь я просидел в библиотеке. Как ни странно, я не чувствовал ни голода, ни малейшего желания заснуть. Утром пришли люди, и, хотя я велел им убираться, они приступили к процедуре, делая нечто, чего я не мог увидеть. Итак, весь день я оставался в библиотеке или слонялся по дому, а к ночи они вернулись, принеся с собой гроб. Тогда, развеселившись, я подумал, что жаль оставлять такой хороший гроб пустым, и я улегся в него и заснул сладким сном без сновидений – это был лучший сон в моей жизни. И когда на следующий день ко мне пришли, я продолжал покоиться в гробу, и гробовщик побрил меня. Странный камердинер!
Вечером того же дня я спускался вниз и, заметив чей-то багаж в холле, заключил, что прибыла моя сестра. Я не видел ее со времен ее свадьбы и ненавидел больше, чем любое другое существо в этом больном, лишенном порядка мире. Она очень красива, я полагаю: высокая, смуглая, прямая, как струна, с неконтролируемой страстью к нарядам и сплетням. Я предполагал, что главная причина моей нелюбви к ней – это привычка сестры вынуждать других ощущать ее присутствие еще на расстоянии семи ярдов.
В половине десятого она спустилась в библиотеку в очаровательной шали, и скоро я обнаружил, что она так же нечувствительна к моему присутствию, как и другие. Я задрожал от ярости, увидев ее коленопреклоненной у гроба – моего гроба!
