тебе парочку. Знаешь почему? Потому что мы будем здесь в следующее воскресенье, и в следующее, и так всегда, и поэтому у нас с тобой, Лукас Гудгейм, будет время научиться. Понятно?
Я кивнул, и тогда он использовал в качестве боксерской груши левую сторону моей груди. Когда он закончил с этим занятием, он поднял к небу обе руки, сжатые в кулаки, и прокричал:
– Да здравствует воскресное утро!
После чего побежал к центру поля, разыгрывать мяч. Хесус – наш центральный нападающий, а также лучший бомбардир чемпионата.
Но вернемся в мой двор в тот день, когда меня отпустили из больницы для душевнобольных. Мне хотелось прочитать каждое слово. Когда я как следует огляделся, мне стало не по себе, потому что я прикинул количество благодарственных карточек, которые мне придется написать, и я начал беспокоиться, сколько марок мне придется купить и где я буду доставать правильные обратные адреса, и тут Джилл сказала:
– Это любовь, Лукас. От нее улыбаются, а не хмурятся.
Я послушно задрал уголки губ кверху, и мы вошли в дом.
Дом сиял чистотой. Окна были вымыты. На коврах все еще виднелись следы от пылесоса. Запах был одновременно как от свежевыглаженного белья и от сосновой смолы. В холодильнике и морозилке теснились десятки готовых блюд, каждое в собственной пластиковой коробке с подписанной маркером фамилией – все разные. Я опознал всех Выживших, но кроме них были и другие, незнакомые мне.
– От еды пришлось начать отказываться, – сказала Джилл, и я кивнул, потому что в холодильнике буквально не осталось больше места.
Внезапно силы оставили меня, я поднялся в нашу с Дарси спальню и рухнул на кровать, где немедленно заснул. Мне не снилось ничего.
Когда Джилл меня разбудила, было уже темно. Она сказала, что Исайя хотел бы со мной поговорить. Я подумал, что он собирается мне позвонить, и поэтому удивился, когда Джилл протянула мне планшет, на экране которого сияли лица Исайи и Бесс.
– Ализа родила, – сказала Бесс, и из ее левого глаза на щеку пролился небольшой поток.
– Девочка, – сказал Исайя. – Назвали Мажеста. Сокращенно Маж. Представляешь?
– Семь фунтов и две унции чистого счастья. Совершенно здоровая.
– Я хотел, чтобы мой самый близкий друг во всем свете был первым, кто узнает.
– Мы тебя снова наберем, когда доберемся до Калифорнии.
Кажется, я оказался в состоянии поздравить их и сказать, что я их всех люблю, но уверенным быть сложно, поскольку я все еще чувствовал себя совершенно выжатым. Потом я снова закрыл глаза и проспал еще четырнадцать часов подряд. Мне это известно потому, что Джилл, готовя мне обед на следующий день, повторяла: «Ты проспал четырнадцать часов подряд!»
Потом высокий человек с бородкой клинышком и седеющей шевелюрой до плеч присел рядом со мной на диван, представился Финеасом, а потом сказал:
– Не хотели бы вы заняться со мной алхимическим процессом?
Из этого я заключил, что передо мной юнгианский психоаналитик, а следовательно, я снова в надежных руках.
Финеас произнес небольшую речь, сказав, что мы доберемся до первопричины моего расстройства, а не будем лечить только симптомы, и я понял, что наконец получу лекарство, которое меня в самом деле исцелит, а не просто усыпит. Но я не удержался и спросил, не боится ли он меня, учитывая, что Джилл наверняка рассказала ему, на что я способен в отношении как себя самого, так и окружающих.
Он в ответ спросил, случалось ли мне нападать на людей, которые не пытались в этот момент убить моих друзей и близких.
Конечно же нет, ответил я.
Тогда он спросил, сколько случаев нанесения телесных повреждений самому себе я могу вспомнить за три года, предшествовавших трагедии в кинотеатре «Мажестик».
– Ни одного, – честно ответил я.
Тогда он утвердительно кивнул и спросил, не могло ли мое саморазрушительное поведение перед премьерой быть частью абстинентного синдрома, поскольку мой психоанализ был внезапно прекращен и никакого плана дальнейшей работы по восстановлению моего душевного здоровья не существовало.
Я признал, что мое обращение к насилию и в самом деле было вызвано чрезвычайными обстоятельствами и что я понимал, к чему он клонит, но все же сказал:
– Вне зависимости от обстоятельств, или от намерений, или от мотивации, или от того факта, что своими действиями я спас людские жизни, – я убийца, Финеас. По самому определению этого слова. Я лишил человека жизни.
– В каждом из нас живет убийца, – сказал Финеас небрежно, как будто его вовсе не волновало то, что я сделал. Он даже не прервал визуальный контакт. – Во мне безусловно живет убийца. Как и в Джилл, и в Исайе, и в каждом человеке, с которым вы когда-либо встречались. Эти наши внутренние убийцы заботятся о нашей безопасности уже многие тысячи лет. Они нас кормили. Они позволяли выжить нашим семьям. Они защищали наши страны, когда психопатические диктаторы пытались нас себе подчинить.
Я понял, о чем он говорит, но внезапно ощутил, что больше не могу поддерживать с ним визуальный контакт.
Тогда он сказал, что более точным – и менее осуждающим – способом говорить об этой силе, живущей внутри меня, было бы назвать ее «воином». Храбрым и благородным воином. Он сказал, что именно таким меня и видел весь Мажестик. И что настало время пожать этому внутреннему воину руку. И возможно, даже поблагодарить за его героические действия. За все, чем он пожертвовал, чтобы спасти людские жизни.
Когда он закончил все это объяснять, я едва дышал. А в конце нашего знакомства Финеас объявил, что нам необходимо встречаться трижды в неделю, и это вынудило меня признаться, что я, по всей вероятности, не смогу себе позволить платить по его расценкам в таких количествах.
– Все уже улажено, – сказал Финеас и направился к двери. – Увидимся завтра. И начинайте вести дневник сновидений, какими бы незначительными они вам ни казались. Мне нужно знать, что говорит подсознание.
Он вышел, я обернулся и увидел, что Джилл спускается вниз по лестнице. Она спросила, как прошло знакомство.
– Кто будет платить за мой психоанализ?
– У тебя все еще осталась медицинская страховка через школу. Как тебе понравился Финеас? Мне кажется, он замечательный. И очень тебе подходит.
– Школьный полис не покрывает психоанализ, тем более трижды в неделю, – сказал я.
Джилл обогнула балясину в основании лестницы и попыталась ускользнуть на кухню, бросив на ходу:
– Что ты будешь на обед?
– Кто платит за мой психоанализ? – повторил я и понял, что почти кричу. Меня это удивило.
Джилл повернулась и посмотрела на меня.
– Я.
– Но у
