за откровенность. По крайней мере, теперь картина прояснилась, хотя я и так подозревал гомосексуальный контакт. И вы не умрете завтра, у вас относительно легкая форма СПИДа, так что давайте смотреть на вещи позитивно: мы сделаем все возможное для вашего лечения. В Америке некоторым больным СПИДом удавалось прожить пять лет. Может быть, ученые изобретут лекарство. Я также попрошу вас подписать документ о том, что вы больше не будете иметь сексуальных контактов с другими людьми. У нас, как вы знаете, есть закон, по которому вы можете оказаться в тюрьме, если сознательно передадите вирус кому-то еще[320].
Действительно, в 1987 году, пытаясь сдержать распространение СПИДа, советские власти приняли строгий закон, предусматривающий тюремное заключение за сознательную передачу вируса.
– Я и так преступник: я же мужеложец. – Владимир нервно хихикнул. – Но, как я уже сказал, теперь мне это безразлично, я все равно умру.
– Расскажите, что вы делали после выписки из больницы в 1983 году?
– Я уехал в Рыбинск, мой родной город. Там работал учителем в средней школе. Чувствовал себя в целом нормально, но иногда казалось, что симптомы возвращаются. Потом они снова исчезали.
– Были ли у вас сексуальные контакты в Рыбинске? – продолжал Покровский.
– О, много – не думаю, что смогу вспомнить все. Мне нужно время.
– Я дам вам бумагу и ручку; вспоминайте, – сказал Покровский, стараясь не выдать, как потрясен признанием Владимира.
– Знаете, когда я вернулся в Рыбинск, я думал, что все мои беды начались после встречи с Абдулом. Поэтому я пообещал себе, что больше никогда не буду иметь сексуальных отношений с мужчинами. Но через два года сдался – больше не мог сдерживать свое желание.
Демократические реформы, включая либерализацию СМИ, которую Горбачев начал в 1987 году, привели к увеличению числа публикаций о СПИДе в советских газетах и журналах. Информация о том, что официально зарегистрирован первый советский больной СПИДом, привлекла к Владимиру пристальное внимание. Поначалу ему это даже льстило, но вскоре устал от постоянных вопросов и назойливых вторжений в личную жизнь. Он отказывался от всех интервью. В поисках сенсации журналисты, которые теперь могли писать о чем угодно, обратились за комментариями к врачам, которые лечили Владимира в 1982 году. Одна из них, чье интервью было опубликовано в «Огоньке», с трудом скрывала свое презрение к Владимиру:
Я его видела, первого нашего, того самого, что завез к нам эту страшную болезнь… Тщедушный, с остро торчащими лопатками, с красными пятнами на лице… Похожий на инфантильного подростка, а не на тридцатишестилетнего мужчину… Он охотно показывал себя врачам, а их здесь было немало, приехали из других институтов, – и в этой его готовности демонстрироваться тоже было что-то противоестественное. Тоненьким – не голосом – голосочком жаловался: «Знаете, все бы ничего… Только вот ноги, больно стоять, сидеть…» [321]
Личную трагедию Владимира превратили в страшилку, которую тиражировали советские журналисты и врачи, чтобы показать, что в распространении СПИДа в СССР виноваты именно коварные гомосексуалы. Так, в учебной брошюре 1988 года под названием «СПИД» говорилось, что советский нулевой пациент стал гомосексуалом из-за того, что в его руки «попал американский журнал»:
Поучительна судьба первого больного СПИДом, выявленного в СССР. Он рос избалованным, изнеженным ребенком… В его руки попал американский журнал, прочитав который он сделал умозаключение, что является гомосексуалистом. В это время он находился за границей, где легко сумел найти себе полового партнера мужского пола. Не ведая, что заразился СПИДом, он вернулся на родину и здесь умело «реализовал» знания, полученные за рубежом. С помощью мелких подарков, порнографических изданий, привезенных из-за рубежа, алкоголя и красноречия он склонял молодых людей 18–20 лет к сексуальным отношениям. За три года ему удалось найти более 20 партнеров, пять из которых заразились вирусом СПИДа[322].
Владимир, который был далеко не тем избалованным ребенком и хищным коварным монстром, каким его стремились выставить в брошюре, умер в 1991 году. Свои последние годы он провел в одной из московских больниц, борясь с непрекращающимися инфекционными заболеваниями, под наблюдением Покровского и любопытными взглядами ученых, врачей и интернов.
Глава 23, в которой советская гомофобия достигает своего пика
Москва, 1988
В апреле 1985 года на Пленуме Центрального комитета Коммунистической партии Михаил Горбачев произнес вошедшие в историю слова: «Мы стремимся к большей гласности… Люди должны знать и хорошее, и плохое»[323]. В мае того же года в Ленинграде Горбачев выступил с речью, в которой открыто критиковал замедление темпов роста советской экономики и недостаточно высокий уровень жизни советских людей. Наконец, он заявил о своем намерении улучшить отношения с Западом. Несмотря на скептическое отношение западных политиков к заявлениям Горбачева – большинство из них считали его слова пустыми лозунгами очередного лицемера из Политбюро, – Горбачев верил в то, что говорил, и действительно выполнил свои обещания.
В начале 1986 года, в надежде перезапустить буксующее социально-экономическое развитие страны, Горбачев провозгласил перестройку советского общества, сделав ее своим основным политическим лозунгом. Он также объявил о важности гласности – политики поощрения открытых и честных дискуссий о проблемах страны. Горбачев считал, что либерализация прессы и телевидения, которые до сих пор находились под жестким партийным контролем, позволит стране найти эффективные пути решения проблем, мешавших ее экономическому и социальному развитию. Открытость в прессе должна была восстановить доверие общества к политическим лидерам и их обещаниям, которым большинство советских граждан давно не верило. Чтобы продемонстрировать свою приверженность открытости и либерализации, Горбачев сделал то, чего не делал ни один советский лидер до него, а именно – совершил поездку по СССР, чтобы встретиться с людьми из разных слоев общества и услышать их мнение о реформах.
В 1987 году советские СМИ претерпели быстрые и радикальные преобразования. Впервые в советской истории газеты стали открыто критиковать провалы правительства в экономике, здравоохранении и культуре, освещать запретные темы непростой советской истории, например зверства и репрессии сталинской эпохи. СПИД, который до сих пор был табуированной темой, также оказался в фокусе внимания журналистов.
Стали появляться обстоятельные статьи с научной информацией о вирусе, способах его передачи, первых случаях смерти от СПИДа и статистикой по ВИЧ-инфицированным на территории СССР. Газеты муссировали историю советского «нулевого пациента» Владимира, смакуя подробности его личной жизни и гомосексуальность, намекая на то, что его предрасположенность к болезни определяла сексуальная ориентация. Другие журналисты открыто обвиняли в распространении вируса представителей так называемых групп риска – гомосексуалов, секс-работниц и наркоманов, – так что теперь эти и без того презираемые люди рассматривались как еще бóльшая угроза для советского общества. Разъяренные читатели писали в газеты пламенные письма с призывами казнить гомосексуалов или ссылать их на какой-нибудь остров и таким образом изолировать. Степень ненависти к гомосексуалам в СССР в это время была настолько
