из-за гребня ближайшего холма. Несколько всадников — около десятка — мчались по травянистой равнине, и солнце поблескивало на их начищенных стальных шлемах и остриях поднятых к зениту копий. Посверкивали кольчуги, побрякивало оружие, земля дрожала под дроботом четырех десятков подкованных копыт…
— Беги в ближайший овраг, — через плечо бросил волшебник орку. — И носа оттуда не высовывай, пока я не скажу, понял?
— Опять? — Гэдж возмутился. — Почему я все время должен ото всех прятаться? Я же ничего не…
— Быстро! — гаркнул Гэндальф: всадники были уже неподалеку. Гэдж скатился с холма, нырнул в придорожный овражек, под защиту густых кустов, уткнулся носом в пучок травы, затаился, замер. Всадники нагрянули, разом заполонив собой всё пространство, окружили волшебника: вжавшись в землю, Гэдж видел рядом огромные копыта серых лошадей, чьи-то огромные сапоги в огромных стременах, огромные деревянные щиты, крашенные охрой и известью. Всадники — все, как один — были рослые, плечистые, облепленные железом: лица их были угрюмы и суровы, из-под шлемов выбивались пряди светлых волос. Один из них — видимо, десятник — что-то коротко и отрывисто спросил у волшебника. Гэндальф покачал головой и что-то ответил — негромко, но так же коротко и отрывисто. Десятник обернулся к своим соратникам, зычно гикнул — и лошади сорвались с места, унося всадников куда-то дальше к северо-западу, только земля опять страдальчески загудела под копытами, порскнула прочь испуганная синица, да взметнулись к небу серые клубы пыли. Один из конников обернулся и что-то небрежно бросил на дорогу к ногам Гэндальфа.
Через несколько секунд все десятеро пропали из глаз за гребнем соседнего холма. Орк выкарабкался из оврага и подошел к магу, который стоял на прежнем месте, тяжело опираясь на посох и глядя всадникам вслед.
— Ну? Кто это такие?
Гэндальф наклонился и принялся неторопливо отряхивать от пыли полы плаща.
— Дружинники, разосланные по окрестностям воеводой Астахаром… ищут орков, которые сожгли две деревни по берегам Лимлайт. Бравые ребята, видал?
— Да уж… И что они у тебя спросили? — помолчав, полюбопытствовал Гэдж.
— Ты бы лучше поинтересовался, что я им ответил, — пробурчал Гэндальф. Он шагнул вперед и коснулся кончиком посоха блестящего кругляшка, который бросил на дорогу один из всадников — это была грошовая медная монета. Уязвленно поджал губы. — Смотри-ка, кажется, эти молодцы подали мне милостыню… Они приняли меня за нищего!
Гэдж посмотрел на Гэндальфа, на его старый, заляпанный грязью и дорожной пылью плащ, на изношенные сапоги, на потертую котомку, на встрепанную бороду и на возмущенно раскрасневшееся лицо — и фыркнул, чтобы скрыть приступ одолевающего его нервного смеха.
— Ну и что такого? Вид у тебя и вправду… не королевский. Так что ты им ответил?
— Что я не вожу дружбу с орками, знаешь ли. — Волшебник устало вздохнул. — Ладно, идем.
…К вечеру они вышли на берег реки. Лимлайт оказалась не особенно велика, едва ли ярдов триста в ширину, но зато воды имела столь чистые и прозрачные, что ясно были видны разноцветные камешки на дне и шныряющие туда-сюда юркие серебристые рыбки. Видимо, река полностью оправдывала жизнерадостное название, данное ей на роханском — Кристалимка.
Привал разбили в небольшом лесочке на берегу. Деревья здесь спускались почти к самой воде, и песчаный затончик среди камышей и плакучих ив оказался на диво уютен и великолепно укрыт от случайных взоров. Пока волшебник возился с костром, Гэдж смастерил удочку из ивового прута, бечевки, камешка и крючка, вырезанного из подходящего сучочка, зашел по колено в воду и попытался наловить этой немудреной снастью плотвичек. Ему, к собственному удивлению, удалось вытянуть четыре штуки, прежде чем простенький крючок сорвался вместе с очередной рыбкой и канул в воду. Нагруженный добычей, орк вернулся к Гэндальфу, который сидел на одеяле возле костра, скрестив ноги, скинув плащ и балахон; маг закатал рукава льняной нательной рубахи и, негромко напевая под нос, вырезал из осинового полешка фигурку пухлого большеголового дракончика.
— А в Хараде, — сказал Гэдж, — я слыхал, делают игрушки из смолы какого-то особенного дерева. Они получаются упругими на ощупь и пищат, если нажать им на живот.
— Любой запищит, — проворчал Гэндальф, не оборачиваясь, — если нажать ему на живот. — Он рассеянно почёсывал комариный укус на плече. — Ну, как улов? Можно сегодня надеяться на уху?
— Посмотрим, — уклончиво отозвался Гэдж, принимаясь чистить на камне скользкую и увертливую даже вне родной стихии рыбу.
Ухичка, состряпанная из плотвичек и каких-то пряных корешков, принесенных волшебником из леса, получилась жидковатой, но зато ароматной и, в общем, съедобной. Впрочем, путники были слишком голодны, чтобы жаждать кулинарных изысков, и ужин прошел споро, быстро и в полном молчании. Хотя, по мнению Гэндальфа, корешки могли бы все-таки малость развариться и быть чуток помягче…
Вечерело. Краски дня мало-помалу меркли. Над водой бесшумными зигзагами метались крупные разноцветные стрекозы. По мере того, как солнце садилось за Туманные горы, оно становилось темно-красным, почти вишневым, и по воде протянулась ярко-алая, точно шелковая лента, тропа золотистых бликов. Редкие облака плыли по темному небу, словно сказочные островки, подсвеченные снизу золотом: одни — как затейливые замки с башнями и витыми лесенками, другие — как горные гряды с пылающими на солнце вершинами, третьи — как величественные ладьи, пустившиеся в неторопливое странствие к неведомым берегам… Путники сидели в тишине и молчании, слушая мирное потрескивание костра, глядя на яркий, как картинка, закат; негромко, словно боясь резким голосом спугнуть это нежное вечернее великолепие догорающего дня, Гэндальф, неожиданно для Гэджа, вынул изо рта неизменную вересковую трубку, прикрыл глаза и очень мягко, задушевным тоном продекламировал:
— Безумным пламенным багрянцем
Закат пятнает небеса,
И всё же вряд ли с ним сравнится,
Мой свет, ланит твоих краса…
И умолк — с долгим мечтательным вздохом. Покосился на орка со слегка неуклюжей усмешкой:
— Ну, как? Что скажешь, дружище?
Гэдж в некотором недоумении пожал плечами.
— Ну, не знаю. Звучит довольно… аляповато. Только не говори мне, что ты сам это только что сочинил.
— А что? — подозрительно спросил волшебник. — Мне кажется, вполне неплохие вирши.
— Разве? Я бы сказал, что довольно посредственные. Да и тема, того… заезженная. Там дальше наверняка что-нибудь про очи, подобные звездам, волосы, сотканные из солнечного луча, пышные наливные перси, прелестные ручки-ножки-губки и прочие части тела…
— Ничего ты не понимаешь в поэзии, друг мой! — сердито сказал Гэндальф. Он вновь сунул трубку в рот и, насупившись, яростно запыхтел ею, с головы до ног окутавшись облаком ядреного табачного дыма.
Мелкий белый песок, нагретый солнцем, еще хранил тепло
