обучены, да и с какой стати я их тебе отдавать должен? Уж если делить добычу, так по справедливости…
Каграт посмотрел на бородача, как показалось Гарху, с удивлением.
— Это по какой такой «справедливости»? Нам вершки подсунул, какого-то полудохлого старого хрыча, а себе, выходит, корешки прибрал, что послаще да подороже? По какому праву подгребаешь под себя то, что тебе не принадлежит?
— По праву добытчика! — огрызнулся Гнус. — Неужто про такое не слыхал, орк? Ты, когда деревни по берегам Лимлайт жег да вонючих лошадников убивал да грабил, тоже у них на всё про всё дозволения испрашивал?
Каграт медленно поднял лапищу и взял когтистым пальцем Гнуса под подбородок. Притянул к себе — к своему темному, свирепому, не отмеченному печатью мудрости и милосердия угрюмому лицу.
— Что? — спросил он так спокойно и тихо, что его услышали все. — Что ты там бормочешь, скотина? Ты мне смотри тут, сволочь, из своего грязного угла не выдвигайся, а то ведь обнаружат тебя поутру в колодце с кинжалом промеж лопаток… да порадуются, поди, что нашлась наконец и на кровососа-скупщика управа, не все разбойникам бедняцкие хибары жечь. Или, может, тоже блестящий ободочек хочешь на шейку — заместо того чересчур шустрого парня? Мужик ты крепкий, в самом соку, в Замке такие как раз нужны — дренажные канавы рыть.
— Ладно, не пугай, пуганые уже… — сдавленно прохрипел Гнус. — У меня договор с Визгуном, а не с вами, вонючими зверюгами, понял? Я под защитой Замка, забыл никак?
— Да ну? Это под какой-такой защитой? Замок далеко… а мы, вонючие зверюги, близко! Вот они мы — видал, какие славные ребята? — Каграт с такой силой отшвырнул Гнуса прочь, что тот отлетел, как кукла, едва удержавшись на ногах, и смачно впечатался спиной в крепкий частокол. — Кони нам без надобности, это верно, поэтому мы вместо них пару тюков мехов и пушнины заберём, которые ты в сарае под ворохом соломы припрятал… Не нравится — строчи жалобку Визгуну в Канцелярию, глядишь, он сам, лично, явится тут порядок наводить да правосудие от души вершить направо-налево.
Гнус, держась обеими руками за помятое горло, хрипло перевел дух. Согнувшись возле забора, смотрел на Каграта исподлобья — мстительно и злобно.
— Гнида! Грабишь награбленное, да? Мои это меха, мои, на продажу припасенные, про них в договоре никаким манером речи не шло! Чтоб тебе и твоему Визгуну ими подавиться, мерзавец!
Каграт, кривя губу, только смачно сплюнул.
Где-то в лесу, рассекая ночную тишь длинной дребезжащей трелью, резко и тоскливо прокричал козодой. Каграт сердито дернул плечом и что-то вполголоса рыкнул своим сородичам — и орки засуетились, погоняя мулов, выводя их за ворота; внимательные, с желтоватыми белка́ми глаза главаря напоследок приметливо обежали двор, точно высматривая, где что плохо лежит. Гнус, вытирая рукавом раскрасневшееся лицо, буркнул Каграту в спину:
— Ты не заплатил мне за старика, орк!
— Лошадей тебе оставляем, вот и радуйся, — процедил Каграт, не оборачиваясь: видимо, неудача раздосадовала его все же куда больше, чем он хотел это показать. — А за падаль я не плачу.́
— Не такая уж и падаль, — сердито возразил Гнус. — Говорю тебе, он оклемается.
— Вот когда оклемается — тогда за мздой и придешь.
— Скотина ты, Каграт! — визгливо закричал Гнус, брызгая слюной. — Где я тебя завтра искать буду — у лешего за пазухой на волчьем перекрестке? Я и так из-за вас в сплошном дерьме… Трофеи вам добываю в поте лица — а вы даже удержать их толком не можете, дуболомы! А цены?.. Знаешь, какие нынче цены на шерсть, на кожи и на все ваше прочее добро? Себе в убыток скупаю, если тебе неведомо! А ты последний кус хлеба у меня отнимаешь… Разорить меня хочешь, сволочь, совсем по миру пустить, да?
Каграт, стоя в воротах, на секунду обернулся.
— Ну так напиши донос в Крепость, — злобно прошипел он, — может, тебе там и возместят твой убыток… коли жалоба твоя ненароком по закоулкам не заплутает. То, по каким ценам ты кожи и шерсть скупаешь, мне ведомо… себя ты не обидишь, жрешь от пуза и спишь на мягком, в отличие от твоих соседей-голодранцев! Сосешь соки изо всех встречных-поперечных, чисто гнус, от бабы твоей и вовсе один жмых остался — не баба, а сушеная селедка! Посадить бы тебя для науки на вилы — да некогда уже, время поджимает… чтоб тебе лопнуть вскорости от твоей несусветной жадности! — Он пнул валявшееся на земле пустое ведро и зашагал вслед за ушедшим обозом: последние мулы уже скрывались под темным пологом ночного леса, будто за плотным, как войлок, глухим и тяжёлым занавесом.
И Гарх, так и не придумав ничего лучшего, счел единственно верным решением направиться за орками следом — благо на ворона, как и прежде, никто ни малейшего внимания не обращал. Только коровий череп, висевший на заборе, неотрывно смотрел ему вслед долгим и пустым равнодушным взглядом…
16. Река Лимлайт
Сожженная деревня выглядела жутко.
Среди черных обгорелых развалин торчали желтовато-белые печи — точно кости, просвечивающие сквозь разлагающуюся плоть неведомых мертвых чудовищ. В воздухе пахло гарью — этот запах впитался во все вокруг, плотной марью стоял в воздухе, въедался в легкие, отвратительно прилипал к телу. Среди остатков жилищ бродили какие-то люди, копошились в развалинах — не то бывшие хозяева, не то просто мародеры, желающие поживиться чужим уцелевшим добром…
Гэндальф смотрел на пепелище с вершины холма, приложив ребро ладони ко лбу, и лицо его было мрачным, обеспокоенным, накрытым непонятной тенью — и вряд ли это была просто тень от полей шляпы. Хмуро оглянулся на Гэджа, стоявшего за его спиной. Неохотно мотнул головой:
— Обойдем.
Гэдж не спорил. Идти в сгоревшую деревню ему совершенно не хотелось. Да и нечего там было делать…
…Они по-прежнему брели по бесконечной унылой степи. Но река была уже близко — там и сям начали появляться небольшие рощицы, в распадках меж холмами зеленели купы кустов, иногда в овражках жизнерадостно журчал ручеек, неизменно струящийся к северу. В небе висел силуэт не то ястреба, не то беркута, высматривающего добычу среди густой степной травы. Пахло полынью, донником, пылью, сухой землей. Волновался ковыль под ветром, по обочинам дороги шныряли ящерицы, бежали над головой легкие облачка, волоча за собой по земле огромные полотнища тени…
— Лошади, — сказал Гэдж.
Волшебник обернулся.
— Что?
— Лошади. С полдюжины или около того, — орк прислушивался. Он опустился на колени и приложил ухо к земле. — Скачут сюда.
Гэндальф сошел с дороги и выглянул
