и собирался уже исчезнуть, на него из темноты выпрыгнул тяжело сопящий человек, пахнущий луком и резким табаком-горлодером, вцепился крепкими когтистыми пальцами в шею… Шопенко на прыжок среагировал мгновенно: выдернул из-за голенища нож и подставил нападавшему под низ живота.
Нападавший охнул и в тот же миг ослабил хватку, в глотке у него что-то шумно и противно забулькало, завозилось, и человек этот, быстро слабея, пополз вниз. Шопенко вытер нож о его одежду и, прежде чем сунуть его назад, за голенище сапога, огляделся: не вытает ли из темноты еще один бугай?
Вроде бы было тихо, никто не встревожился, и Шопенко, неслышно пластаясь вдоль плетней, пустился в обратный путь.
– Ну, чего? – спросил его напарник.
– Надо бы собрать человек двадцать половчее – и батарея будет наша – и пушки, и офицеры хмельные, и снарядные ящики с конями впридачу.
Комбриг, услышав о белых, решивших заночевать в деревне, только руки потер (ему стало интересно) и накинул на плечи кожаный полушубок.
– Ну-ка, ну-ка, – проговорил он с усмешкой, – проверим на безмене, сколько весит храбрость золотопогонников.
Народа взял с собою немного, на десять человек меньше, чем намечал Шопенко, махом перенесся на противоположный конец села и, соскочив с коня у добротного крыльца первого дома, приказал оборотистому разведчику:
– А ты покарауль вторую хоромину, – и кивнул в сторону второго ярко освещенного дома, – туда мы также наведаемся.
Шопенко показал в улыбке чистые ровные зубы:
– Не убегут, можете не сомневаться…
Котовский, не дослушав его, вошел в дом. Было жарко – печь хозяин сложил добротную, дров она ела мало, тепла давала много. Хотя землю здешнюю не сравнить, конечно, с Сибирью, но зимой здесь, бывает, такие студеные ветры носятся, что птицы на лету вдруг вскрикивают предсмертно, а потом пикируют с беспомощно сложенными крыльями.
Землю эти ветры обгрызают до костей, даже прошлогоднюю траву выдирают вместе с корнями.
За широким столом сидели офицеры и резались в карты. Посреди картежного круга высился бочонок со сладким бессарабским вином, в чоповое отверстие был вставлен кран.
Судя по атмосфере, офицеры уже здорово набрались.
– О-о, нашего полку прибыло! – вскричал один из них, капитан со знаком Михайловской артиллерийской академии на кителе. – Как давно из Одессы?
Кожаный полушубок комбрига знаков отличия не имел, но судя по солидности, уверенности его владельца, погреться пожаловал чин не меньше подполковника.
– В Одессе я еще не был, но надеюсь, что скоро буду. Вместе со своими эскадронами.
– Ха-ха! – коротко хохотнул капитан: он принял слова гостя за некий словесный пассаж, помесь каламбура с шуткой. – Забавно, забавно… Вы кто?
– Я? Командир красной кавалерийской бригады. Моя фамилия – Котовский.
– К-какой Котовский?
– Тот самый, о котором вы наверняка слышали.
Вот тебе и каламбур, смешанный с шуткой…
В горле у капитана возник и тут же угас булькающий всхлип, офицер нервно дернулся.
– Не надо, – предупредил его Котовский, – не успеете.
Собравшиеся за столом буквально вжались в стулья, словно бы хотели занимать меньше места…
В соседнем доме, также жарко натопленном, офицеры закончили расписывать пульку и принялись за ужин. С хорошим вином, принесенным из подвала, жареной индейкой и крупными, будто суповые миски, карасями, запеченными в сметане. Ну а обычных закусок хозяин наставил столько для благородной компании, что им можно было потерять счет.
Часовой, охранявший вход в дом, спал. Спал стоя, опершись обеими руками о винтовку и затейливо посвистывая носом. Котовский, который к этой поре уже разделался с офицерами, занявшими первый дом, разоружил их и арестовал, бесцеремонно растолкал его:
– Эй, служивый! От твоего храпа куры в этом селе скоро перестанут нестись.
– Звыняйте, ваше благородь! – испуганно дернувшись, пробормотал часовой.
– Хм, благородь, – благодушно хмыкнул Котовский, – бери, служивый, выше – ваше превосходительство!
Часовой вытянулся с таким усердием, что у него даже кости хребта захрустели.
– Вот так, – довольно произнес Котовский и вошел в дом.
Одной батареей и десятком фур со снарядами дело не обошлось – Котовский в последующий день пленил без малого шестьсот деникинцев.
Утром бригада снялась с места и выступила в сторону Березовки – последнего крупного пункта, защищавшего Одессу. Именно Березовка была способна надежно прикрыть черноморскую столицу.
Впрочем, для Котовского было все едино, что брать: Березовку или Житомир, Киев или далекий Владивосток. Как бы ни была укреплена та или иная твердыня, сколько бы пушек ни стояло на крепостных валах, защищавших города, Котовскому ничего не было страшно, комбриг знал, что все равно добьется своего. И возьмет не числом, а умением. Как всегда, по-суворовски…
В боях ему совсем не удавалось видеться с командиром перевязочного отряда Шакиной, переговорить с ней, просто посмотреть на нее, и Котовский иногда начинал невольно нервничать: понимал, что Оля будет чувствовать себя в безопасности, если станет держаться около него.
Но у Ольги Петровны характер был такой же, как и у Котовского, – она хладнокровно относилась ко всякой опасности, действовала спокойно, расчетливо, с одинаковой уверенностью умела держать в руках и скальпель, и винтовку.
Когда Котовскому рассказывали что-нибудь о начальнице перевязочного отряда, он вдруг озарялся нежной, какой-то детской улыбкой, что на него совсем не было похоже (мужик этот был здоров и силен; к слову, в молодости мог запросто ухватить за рога здоровенного быка и легко завалить его на землю), и произносил негромко:
– Молодец, Оля!
Третьего февраля он взял Береховку. Помогли с одной стороны тачанки, а с другой – сами деникинцы. Часть их решила перейти на сторону Котовского, и это оказалось козырной картой, которую Григорий Иванович умело использовал в бою. Дисциплинированные офицерские части, которыми была плотно напичкана Березовка, пытались остановить Котовского, но куда там, это было все равно, что остановить шторм на море.
На близких подступах к Одессе была произведена перегруппировка, бригаду Котовского передали в сорок первую дивизию, поскольку именно сорок первой было поручено штурмовать этот город. С моря вели непрерывный огонь корабли белых, снарядов дорогие соотечественники не жалели, а в ночной темноте, чтобы не промахиваться, освещали берег сильными прожекторами… Видно было, как днем.
Поспешная перегруппировка эта внесла немало путаницы, все перемешалось, и тогда Котовский принял, как говорят в таких случаях, волевое решение: идти на Одессу без всякого объединения с другими воинскими подразделениями. В городе ввязаться в драку, а что делать дальше – подскажет обстановка.
Морозы понемногу увяли, начало пригревать солнце. Юг есть юг. Живет юг обычно законами тепла, а не холода, и народ здешний законы эти знал и почитал.
По дороге смяли две колонны деникинцев, направлявшихся к городу, часть взяли в плен, часть, вздумавшую сопротивляться, уничтожили, часть рассеяли по степи – тут было больше всего тех, кто имел длинные ноги. Только топот стоял по всей округе, да подметки у сапог не выдерживали, отлетали и со свистом уносились в сторону.
В полдень Котовский объявил привал, собрал командиров:
– Поскольку через два часа мы должны войти в
