обнял меня и поцеловал. Долго сидели мы так; я бессильно опустила голову на его плечо, его губы касались моих. Потом он встал, и не говоря ни слова, ушел. Опять срывала я маргаритки, считала лепестки, дразнила муравьев и думала о том, что мне делать. Одно было совершенно ясно: я должна выйти замуж за Рэнни Киппа, во что бы то ни стало должна закрепить эту связь. Теперь я так глубоко люблю Рэнни… Люблю его как-то странно… Я так его люблю, что одна мысль о незаконной связи с ним кажется мне невыносимой.
4
Явился Майкл, принес гайку и быстро починил карбюратор. Как странно!.. Из-за какого-то гвоздя или винтика огромная машина отказывается работать и выходит из строя.
– Вы не скучали? – спросил добряк Майкл, когда мы поехали дальше.
– Нет. М-р Торбэй проходил мимо, подошел ко мне, и мы побеседовали.
– Эрнест иногда бывает очень интересен, – сказал Майкл.
– Да, отозвалась я. Сегодня с ним было нескучно… А знаете, я выхожу замуж за Рэнни Киппа.
– Поздравляю! – воскликнул Майкл. Вот так неожиданность!
Да, так он сказал, но мне показалось, что он не особенно удивился.
– Как вы думаете, можно ли будет устроить свадебный пир в гостинице? – спросила я.
– Конечно! И повенчаться вы можете здесь.
– Нет, – сказала я. – Я хочу венчаться в церкви, с соблюдением всех формальностей.
– Ну, что ж, дорогая моя, в Старом Хэмпдене есть церковь и священник… Мы можем пригласить двух священников, если одного вам мало.
– Нет, – сказала я, – хватит и одного.
Потом я попросила его никому не говорить ни слова, так как Рэнни еще не знает.
Я хочу ему сказать завтра, на пикнике
Глава восемнадцатая
1
– В конечном счете… – выразительно начал м-р Придделль, но в этот момент м-р Тангрин стал читать вслух книгу, которую держал в руке.
Capa, герцогиня Мальборо, особа со странностями, питала дружескую привязанность к драматургу Конгриву…
М-р Придделль немедленно повысил голос и заговорил громко и запальчиво, а м-р Тангрин, у которого голос был высокий и тонкий, умолк и сдвинул очки на кончик носа. Однако книги он не захлопнул, и всем было ясно, что он не считает себя побежденным, а лишь временно отступил.
– В конечном счете, – повторил м-р Придделль, каждый получает по заслугам. Если человек терпит неудачу, значит он сам виноват; если же преуспевает-это его заслуга. Однако нельзя не согласиться с тем, что посторонние силы до известной степени направляют нашу жизнь, некоторые личности оказывают на нас влияние. В молодости я был так сказать протеже Альфреда Бэчрэча…
– Конфетного короля? – перебил Сэмуэль Харлей.
Теодор Придделль торжественно кивнул.
– Да, – сказал он. – Альфреда Бэчрэча, фабриканта леденцов и архимиллионера.
– В самом непродолжительном времени я тоже могу стать миллионером, – объявил Майкл и, благодушно улыбаясь, обвел взглядом всех присутствующих. Это случится, если последуют некоторые разоблачения.
Воспользовавшись паузой, наступившей вслед за этим заявлением, м-р Тангрин поднял книгу и стал читать:
Сара, герцогиня Мальборо, особа со странностями, питала дружескую привязанность к драматургу Конгриву. Когда он умер, она заказала вылепить статую его из воска. Затем распорядилась, чтобы врачи ежедневно приходили смазывать и бинтовать ноги статуи, – Конгрив при жизни страдал подагрой. Она думала что эта заботливость благотворно подействует на дух умершего. Любопытно, что она, сама того не подозревая, совершала религиозный обряд племени Конго. Жители Конго так же точно ухаживают за грубыми статуями своих умерших вождей.
Никто не высказался по поводу прочитанного, и м-р Тангрин, очевидно, не ждал никаких замечаний, ибо немедленно углубился в книгу.
М-р Тангрин иногда очень надоедал гостям; многие считали его скучным человеком. Раньше он был промышленником, выпускал приводные ремни и преуспевал. Быть может, вам попадалось на глаза объявление: «Приводные ремни Тангрина вы найдете всюду, где есть шкивы». В пятьдесят пять лет он ушел от дел и занялся самообразованием. Последнее время читал Моля «Историю человеческой глупости» (не сокращенную историю в восемнадцати томах, о которой многие слыхали, но полную – в сорока двух томах с приложениями и цветными таблицами). В гостиницу он приехал, желая подышать воздухом, насыщенным мыслью. Это было бы еще не так плохо, м-р Тангрин был кротким человеком с мягким сердцем, если бы не его привычка при каждом удобном случае читать вслух отрывки из истории Моля.
У него был длинный острый нос, и очки всегда сползали на самый кончик; казалось, вот-вот они упадут, но никогда этого не случалось. Говорил он слабым, тоненьким голоском; когда читал вслух, голос его замирал и конец фразы звучал, как писк.
– Да, сэр, Альфред Бэчрэч помог мне стать на ноги, – сказал м-р Придделль. – Он-один из ближайших моих друзей. Ах, какой это человек! Если бы вы его видели, когда он сидит в своем роскошном кабинете, повернувшись лицом к огромному портрету Наполеона!
– Кажется, он увлекается Наполеоном? – перебила м-с Уэбб. – Я где-то читала, что у него есть замечательная коллекция наполеоновских реликвий.
М-р Придделль слегка наклонился, собираясь ответить, но подождал, пока на него не обратились взгляды всех присутствующих. Компания сидела на берегу озера Бельведер, на траве, в тени развесистого дерева; легкий ветерок пробегал по листве. Пикник удался, хотя никто не придерживался программы м-ра Придделля.
– О, да, м-с Уэбб! У него лучшая в мире коллекция, ответил м-р Придделль. – Если это вас интересует, я с радостью поведу вас посмотреть.
«В Бакраче есть что-то от Наполеона… Чувствуется нечто наполеоновское в его методах. Он ослепляет конкурентов. «Не отступайте перед конкурентами, – говорит он, – сбивайте их с ног и бейте по физиономию. Да, сэр».
М-р Придделль, великолепно имитируя Рузвельта ударил кулаком по ладони.
– Кабинет его напоминает комнату во дворце, продолжал он более мягким тоном. – На письменном столе стоит мраморный бюст Наполеона, а на противоположной стене висит портрет великого корсиканца.
«Этот портрет изображает Наполеона во весь рост. Руку он заложил за борт сюртука, на котором сверкает какой-то орден… Он опустил глаза, вот так… – М-р Придделль встал и принял наполеоновскую позу. – Опустил глаза, задумался, погрузился в размышления. На другой стене висит портрет самого Альфреда Бэчрэча, лежащий кисти Сэрджента. Альфред сидит, положив ногу на ногу, в кресле… непринужденная поза…. и просматривает какие-то бумаги.
«Глядя на эти два портрета удивительно ясно рисуешь себе методы… я бы сказал-гений двух эпох… Вы понимаете, что я имею в виду… На одном портрете изображен отважный полководец, на другом энергичный коммерсант. Входя в кабинет Альфреда, я всегда сравниваю этих двух великих людей. Альфреду это нравится, он слушает меня и смеется.
– Когда встречаете Альфреда Бэчрэчера, вам трудно поверить, что этот человек был некогда скромным вагоновожатым.
– Как он ухитрился усовершенствовать леденцы? – спросил Мередит Купер.
– О, это чрезвычайно интересная история… Мне посчастливилось услышать ее от самого Альфреда, – похвастался Придделль. – История длинная, но я могу передать самую суть.
– Прежде всего запомните, что Альфред Бэчрэч всегда держится настороже. Он не зевает, ничто не может от него ускользнуть… В бытность свою вагоновожатым, он всегда подмечал все, что происходило на улице. А вагон его целый день курсировал по улицам.
– Между прочим, он обратил внимание на то, что у всех детей лица грязные, липкие… Это явление и теперь наблюдается, а раньше дети были еще грязнее. Казалось, их обмазали клеем. «Молодой Бэчрэч, стоя на передней площадке вагона, стал размышлять, почему платья и мордочки детей всегда замазаны чем-то липким и как нужно с этим бороться.
– Тщательное наблюдение выяснило, что почти девяносто процентов детей держат в руках леденцы, леденец тает, а ребенок вытирает руки о платье и лицо.
– Вопрос был разрешен, теперь оставалось только найти лекарство. Он стал производить эксперименты. Чуть с ума не сошел. Все было испробовано… Завертывали леденцы в свинцовую бумагу,
