одночасье перевернул всё с ног на голову, переиначил смерть братьев Осиповых. Все же были убеждены, когда увидели медведя пред ними: вот зверь, а вот они — им растерзанные. Ан нет, не так. Почему?.. Ряженцев на месте не был, так что произошло буквально за считаные часы?.. Что?..
— Чего гадать, ясное дело — трупы осматривал, — сплюнул Лаптев. — По головам-то мы что Никиту, что Фому не гладили, до хруста черепа били, вот и догадались, что медведь такое сотворить не мог, мать твою! — и опять зло сплюнул.
— Надо было в реку спустить обоих, так заторопились, рады золотишко схватить и скрылись, а тут… Слышал разговор в лавке, вроде как полиции известны убийцы, так я аж похолодел от страху. Чего делать-то будем? — поёжился Никитин.
— Тоже донеслось и до меня, только с другого боку — бабка Авдотья нашептала мне. А узнала она от секретаря Ряженцева Малова, а тот при исполнении, все бумаги в управлении под его началом.
— Видишь как! Кто ж в подозрении? Кого потащат на дознание, обыск кому устраивать станут?
— Кого бы то ни было, а нам надобно обезопасить себя, упредить. Кто знает, может, и мы в списке нежелательном, записали в неблагонадёжные, и всё тут, придут и поведут объясняться, докажи, я не я и шапка не моя.
— Не оставили ли мы следы какие, что в нашу сторону повели? — бросил догадки Никитин.
— Думал, не получается, не сходится, никто нас не видел, никто ничего не слышал. Одни свидетели: ели, сосны, сопки, да лесные тропки.
— Не знаю, как ты, но у меня, Стёпка, неуютно на душе. Надо бы золото крепко спрятать и до осени, даже первые скупщики появятся, с ними не иметь разговоров, а кто зимой или весной за приёмкой пушнины прибудет, до тех тоже не подходить.
— Дело толкуешь, Васька. Подумать, где? В избах не схоронишь, во дворе не закопаешь.
— Почто так, почему не закопаем?
— Шире соображай, Ряженцев жук тот, нос по ветру держит, наверняка глаза и уши по посёлку пустил, только за лопату возьмёшься, и накрыли.
— В лесу в таком разе, — предложил Никитин. — Вместе подались, кому какое дело зачем, а там место подходящее подобрали и зарыли.
— Ты чего, не понял, соглядатаи быстро донесут, кто куда из села выходил. Сейчас всё село на ушах стоит, к дверям прислушиваются, все под подозрением, особо кто в тайге был, кто на приисках работал. И начнутся расспросы: куда, зачем и почему? А заикаться начнёшь, так и поставят на тебе точку. Да и закопаем, следы особо не заметёшь, а то и собаку пустят, сапоги твои понюхает и облает ель, под которой спрятали. Нет, другое давай думать.
Оба друга знали, у Ряженцева имеется собака, породы особой, не лайка, как у большинства охотников на селе, а поисковая, мало того, от природы ищейка, так ещё и натасканная. Исправник держал её и гордился учёностью псины, не только в тайгу иной раз прогуляться брал, нет, он не гонялся за соболями, пристрастия к этому не имел, а на копытных с кем-либо в паре иной раз хаживал ради интереса и к столу свеженины добыть. Ребятишек сельских иной раз забавлял и сам тешился. Скажет, кому завернуть, к примеру, в тряпицу кусочек солонины или вещицу какую, и велит спрятать где-либо и вернуться. Потом собаке даёт обнюхать парнишку, а та уж, зная, что от неё хозяин требует, давай носом водить по обувке и штанишкам. А как взяла, запомнила запах, так сразу и побежала по следу, да так, что с другими следами не путала. Быстро находила, детвора в восторге, в ладоши хлопают, восторгаются, а Ряженцев стоит с довольным видом и собаку по холке поглаживает.
— Уже башку ломит, — пожаловался Никитин и хватался за голову.
— Трещать башка будет тогда, когда руки скрутят, а сейчас голова здоровая нужна нам, соображулистая. — Лаптев говорил и одновременно усиленно напрягал мозги: как поступить с золотом, где спрятать, чтобы быть вне подозрений? Потом замер, глубоко провалившись в думы. Никитин глядел на друга и не мог понять, то ли Степана охватило оцепенение, то ли решил передохнуть от рассуждений, а этого никак нельзя себе позволять. Необходимо было срочно, как можно скорее определиться, что же делать с золотом?! И вдруг у Лаптева загорелись глаза, он как проснулся от многолетнего сна и увидел мир, новый, светлый, радостный!
— Васька, забодай тебя комар! Есть выход!
— Чего придумал? — с надеждой воспринял Никитин восклицания Лаптева.
— Есть задумка! Да ещё какая! Век Ряженцев не разгадает!
— Не томи, и так грудь давит, — взмолился Василий.
— Берём твоё и моё золото и складываем вместе с Осиповых в один мешочек, заматываем накрепко и пойдём в гости в один из домов покойных.
У Никитина округлились глаза, они чуть было не вылезли наружу:
— Ты чего, не двинул умом, случаем?..
— Нет, не переживай, — рассмеялся Лаптев. — Сегодня последняя ночь для покойничков в доме, а завтра ж снесут их на кладбище. Сечёшь?
— И чего, при чём тут ночь пред похоронами?
— А при том, определим мы этот свёрток к Фоме или Никите, к кому в гости заявимся.
— Ты чего морочишь, чего несёшь?.. — продолжал удивляться Никитин, а больше пугаться рассуждениям товарища: «Нет, Степан точно умом двинул…»
— Я думал, ты смекалистее, — продолжал смеяться Лаптев, глядя на физиономию Василия и как тот крутил пальцем у своего виска.
— А то и несу, что вложим в гроб под бок покойнику ценности наши, и пущай вместе с ним предадут земельке сырой. Лучшего клада не сыскать! Теперь допёр?!
Никитин опешил, но тут сообразил и обрадовался:
— Ну, ты и штукарь! А когда всё уляжется, там и выкопаем.
— Конечно, Васька! Тёмной ночью в нужное время. Как, одобряешь?
— Спрашиваешь, хитрее и не выдумать, да у всех на виду!
— А кого подозревают, так тех и пущай щупают, — в довольной улыбке расплылся Лаптев.
— Так сметаем золотьё в кучку, и пошли, чего сидим, не в полночь же к Осиповым заявляться.
— Не суетись, вечер не поздний на дворе, а нам подготовить надобно и пожрать следует, ночь-то сидеть придётся пред гробом, вроде как соболезнуем, на самом деле присматривать, как бы кто не притронулся к свёртку да интерес не проявил.
— Согласен, тут глаз да глаз нужен, пока не закопают.
Над тем, к кому из усопших Осиповых податься, друзья долго не раздумывали, какая разница, коль результат один. Решили ночь провести у тела Никиты, коему и подсунуть в его последнюю «хатку» свой заветный свёрток…
Зашли в дом, сняли шапки. В комнате пред гробом сидела горем убитая Ксения,
