к тому, кто ещё подавал признаки жизни: ему попало в область повыше таза. Печень? Да: об этом ей сказала и почти чёрная кровь, лужей растекающаяся под телом. Несмертельно, стало быть. Но только — пока.
Потому что с таким кровотечением он не протянет и часа.
Она спешилась. Привязала повод коня к какой-то ветке. Подошла. Встала над человеком, помолчав, и глядя в смотрящие с ненавистью глаза. Затем опустилась на колено, и вынула из ослабших пальцев припрятанный в складках одежды кинжал. Сказала:
— Выкладывай. Кто ваш наниматель. И умрёшь быстро. И не больно.
Человек не придумал ничего лучше, как грязно выматериться, и плюнуть ей в лицо. Она даже не стала утираться: вонзила кинжал по рукоять ему в ляжку. И провернула там. Она чуяла, конечно, что лорд Айвен, тоже подъехавший и уже слезший с коня, в шоке. Но благоразумно помалкивает, остановленный её взглядом.
Через полминуты, когда почти затихли вой и вопли дикой боли, она подняла кинжал снова, показав его окровавленное лезвие лежащему на спине:
— Считаю до пяти. Потом — вторую ногу. А затем — в пах!
— Прошу вас!.. Пожалуйста, миледи! — ага, он уже вспомнил, как вежливо обращаться к дамам! — Не надо! Пощадите! Я… Я всё скажу, что знаю! Это ведь не я, а Деррик! Деррик договаривался с нанимателем! — лежащий задыхался, и по расширившимся во всю радужку зрачкам она видела, что ему и правда, чертовски больно!
— Говори.
— Я не… Не знаю, как её зовут, но она, ну, то есть — наниматель — женщина! И Деррик всегда, когда упоминал о ней, говорил, что нас это не касается. И нам лучше не знать! А деньги не пахнут!
— На твоём месте я бы всё-таки постаралась конкретней вспомнить об этой женщине: кто она может быть! — леди Маргарет подбросила на руке кинжал, ловко заставив тот сделать два оборота. Отсветы от факела на полированном лезвии поиграли искрами на лице лежащего. Если он не был впечатлён до этого, то уж тут-то — точно!..
— Да, да, миледи… Он… Она… Это… Я так понял, что это — самая главная леди! — лежащий попробовал хитро подмигнуть, но лицо исказила гримаса боли, — Ну, вообще — Самая главная! И её имя нельзя говорить вслух! И даже упоминать о ней. Иначе… — он показал характерный жест, проведя ногтём большого пальца по шее, — Она сказала, что болтунов найдёт везде!
— Понятно. — Маргарет не видела смысла спрашивать больше ни о чём, но…
— Где деньги-то?
— Тут. Тут деньги… Наши, когда пошли к вам, не взяли их с собой. Аванс — в седельной сумке Деррика.
— Хорошо. Помолись. Я обещала, и сдержу слово. Тебе не будет больно. Скажешь, когда будешь готов.
Он закрыл глаза. Потом губы зашевелились. Потом… Потом он открыл глаза. Поморгал, избавляясь от непрошенной слезы. Смотрел он вверх, прямо над собой, а её теперь словно и не видел. Сказал, ни к кому, как она поняла, конкретно не обращаясь:
— Прости, Господь. Не смог я вырастить мою малютку. Мою маленькую Абигайль.
Прости, доченька…
— Сколько её лет?
— Три. Ей три года… — он явно изо всех сил сдерживал рыдания, а на краешке рта появилась кровь. Близка, стало быть, его смерть.
— Где она живёт?
— В Лории. У моей старшей сестры, Элизабетт. А мать её умерла. Чума.
— Улица, дом?
Он ответил.
— Обещаю. Твою долю денег за… нас, я твоей сестре отдам. Если буду жива. Готов?
— Да. Да, ваша милость. Прощайте.
— Ну, прощай и ты. — она вонзила кинжал прямо в сердце — под грудиной по центру, направляя остриё к шее. Знала, где это самое сердце находится, и знала, как сделать, чтоб рёбра не мешали… Он раскрыл было рот, но замер, так и не издав ни звука. И спустя несколько секунд словно застыл, расслабившись и накрепко примёрзнув к земле…
Его остекленевшие глаза она закрыла сама.
Поставить снова переключатели тонуса мышц и скорости реакции из «максимального» снова в среднее положение я перед отбытием из подвала не забыл. Как не забыл и переодеться в костюм, а вернее — униформу воина, подходивший мне по размеру. Свои ценные и полезные мелочи рассовал по карманам, и припрятал за пазухой.
Каска, конечно, не может особенно хорошо греть в зимнюю стужу, но Тарсия — маленькая. И поэтому тут армейское начальство вынуждено беречь буквально каждого воина: шерстяная шапочка внутри стального головного убора оказалась очень даже тёплой. Кальсоны и тонкий армейский свитер я, понятное дело, тоже надел. Как и шерстяные носки. Сапоги оказались великоваты — да и ладно. Так куда лучше, чем когда они малы. По-крайней мере можно натянуть, в случае чего, ещё одни носки. Порядок. Теперь только придать себе озабоченный вид, и позаимствовать из подсумка сержанта все бумаги, что там имеются.
Вот, размахивая подходящей, я и забежал в крыло, отведённое под конюшню:
— Сержант! Сержант Бромберг! — вот хорошо, что помню, на самом-то деле, как зовут практически всех, с кем сталкивался, — Рядовой Альварес, сэр. — (Знаю я, что мужика, которого я вытряхнул из его униформы, зовут так!) отдаю всё, что положено по Уставу: как правильно отдавать честь, долго репетировал, — Приказ генерала Жореса! Донесение его Величеству! Срочное! То, что он приказывал — сделано! Коня мне скорее, сэр!
Сержант, оказавшийся к счастью слегка навеселе, (Он так грелся!) даже не стал рассматривать моё оказавшееся будто бы случайно в тени лицо пристально, или вслушиваться в мой не слишком удачно подделанный голос, или пытаться повыдрючиваться с помощью разных придирок типа: «А что за приказ?», или «С какой это стати я буду давать вам коня, рядовой?». Нет, его, похоже, сразу настроило на нужный лад упоминание генерала и адресата. Поэтому он просто заорал:
— Санчес! Фрайберг! Оседлайте Лоэнгрина! И выпроводите отсюда этого несчастного. В смысле, когда будете закрывать ворота, не оставляйте щелей. — тут он поворачивается ко мне, и говорит этак с расстановкой, — Мои соболезнования, рядовой.
— А в чём дело, милорд сержант?
— Да в том, голуба моя рядовая, что, может, вы и не заметили, но сегодня с утра замело, и сейчас дует так, что боюсь, как бы бедолагу Лоэнгрина не выдуло из шкуры. Про тебя, Альварец ты мой ненаглядный, уж и не говорю. А температура — минус тридцать два. Так что удачи, господин гонец. Не отморозьте пальцы. И на руках и на ногах. И нос. И …!
Ха-ха!
— Э-э… Постараюсь, сэр. Разрешите взять ещё плащ?
— Да ладно уж, бери. Я сегодня добрый. Во-он там, в каптёрке, в ящике.
Действительно, в каптёрке имелись
