фотографии. Подружка блондинки удалила их на моих глазах. А минут через двадцать утомительного ожидания приехала машина и увезла их в далёкий-далёкий пригород Барнаула.
Я остался один в чёрном дворе, высверливая взглядом фонарь, под которым Ева и Лёша соприкоснулись губами. Тлел от сожаления заживо, словно у надгробия.
В шуршащей тишине иногда раздавался рёв ночных гонщиков. А иногда и выкрики из окон отеля, явно принадлежащие нашим. Я так ни к чему и не пришёл. Только окоченел до дрожи…
Не было сил справляться с тем, что обосновалось в груди. Поэтому я, плохо соображая тяжёлой головой, просто унёсэтос собой вместе с паршивыми воспоминаниями.
На этаже, щиплющем теплом лицо, слышалась суета — пьянчужкам пригрозил охранник. Двери в номера были открыты, а люди в нечеловеческом угаре плутали из одной комнаты в другую. Переговаривались, кричали и подбирали по гостям свои вещи. Я слился с нашей толпой, морщась от аромата спирта, прошёл в свою комнату и сделал вид перед самим собой, что ложусь спать.
А когда в коридоре стихло, нашёл себя разбитым у двери в её спальню, которая почему-то оказалась приоткрыта.
***
— Не молчи, Вань. Скажи, пожалуйста, что-нибудь, — он раздражённо умыл лицо ладонями и проигнорировал её, сидя к Еве спиной. — Ты обиделся?
Мне казалось, что меня не существовало. Только два их силуэта в свете ночника из-за узкой щели.
— Нет, — отрезал он, не поворачиваясь.
— Хорошо. Я не знаю, что ещё придумать…
Ванечка шумно вздохнул.
— Можно сказать, как есть.
— Нет! Он не поймет! Далёк от этого. Ты же видишь, что он ревнует, значит…
Речь обо мне? В груди болезненно ухнуло.
Значит, что? Можно продолжать лезть к нему в рот?
— Зачем? Зачем он тебе нужен? — Муратов взволновано вскочил с края кровати и приблизился к Никольской. — Лёня не знает обычных человеческих слов поддержки! Ведёт себя, как мудак, не уважает окружающих, самоутверждается за счёт девушек, — нравоучительно загибал он пальцы. — Почему вам такие нравятся?
Кому это «вам»? Он до сих пор оскорбляется за Вилку?
— Как бл*дь тебя угораздило? — Ваня рыкнул Никольской прямо в лицо.
Он имел ввиду…
Неважно! Мне почему-то так стало удушливо больно слышать это со стороны. Слышать это от Муратова.
— Я думаю, то, что мы устроили, было бесчестно! Но максимум реакции ты от него получила. Он чуть не вы*бал школьниц, чтобы утереть тебе нос. Считаешь, это проявление чувств? Это же так романтично, назло девушке спать с другими?
Кровь отхлынула к моим онемевшим ледяным ногам. Я остался стоять, страшась моргнуть и увидеть снова, как он нарушает её границы.
Если Муратов продолжит называть вслух всё, что я учинил, мне останется только провалиться сквозь пол!
— Если бы он хотел, он позвал тебя в тур! Сам! Но он этого не сделал!
Не сделал.
Я был растоптан. А Ева выслушивала его вразумительную речь холодно, как-то странно меняясь в лице.
— Ты, наверное, совсем себя не уважаешь, раз хочешь добиться от него эмоций! — охренеть…
Всё это время я чувствовал в Еве странную фальшь. Не мог разгадать, почему она так странно себя вела. Но оказалось, девчонка просто хотела вызвать во мне чувства. А я думал, это слишком наивно, чтобы быть правдой…
На моих глазах Лёша делал то, что я провернул с его Виолеттой, также хладнокровно и жестоко. Только, в отличие от Господина, он не использовал вымысел. Говорил правду.
Не хватало духу прервать его тираду.
— Тот дед хреново сказался на твоей психике. Пока ещё от Лёни тебе есть какой-то толк, попроси его оплатить приём у психолога! — то ли злобно, то ли по-дружески выдал он и взъерошил на голове кудри. — И прекрати это всё побыстрее! Я бл*дь тоже не железный!
Она смотрела на него изумлённо. Расколдовано.
Как никогда бы не посмотрела на меня.
— Вань… — девчонка сползла к краю кровати и присела рядом с Лёшей. — Ты всё ещё думаешь о ней?
Нет… Нет! Только не это!
— Да, — надломлено прохрипел Муратов.
— А хочешь… — она боязно сглотнула. — Переспать?
У меня сперло дыхание. Лицо онемело, руки налились жаром, когда я стремительно вошёл в её номер, громко хлопнув дверью, и встал над ними, мирно сидящими на постели.
У Никольской, общающейся с Юдиным в одной футболке и трусах, изумлённо приоткрылись губы. Ванечка отстранённо уткнулся взглядом в пол.
— Уйди отсюда! — пригрозил я девчонке.
Она, сверкая глазами, подскочила на ноги.
— Лёнь!
— Я сказал, уйди! — злобно зарычал я, не узнавая самого себя.
Голову тошнотворно кружило от того, на что Ева обрекла меня, параллельно поддавшись на святость Муратова.
Девчонка увидела, что я был лишён даже слабого контроля. Попятилась, тревожно озираясь, и, наконец, прикрыла дверь снаружи.
Мы остались вдвоём с грёбаным психологом.
— Вставай! — приказал я, глядя вниз.
Муратов равнодушно поднялся с кровати, даже не пытаясь отодвинуться от моего пышущего злобой лица.
Ненавижу! Ненавижу урода за каждое слово! За откровенность! За правдолюбие! За то, что знает, что я сейчас сделаю, и даже не шелохнётся!
Он уставился унылым бледным взглядом куда-то очень глубоко мне в глаза. Сердце больно заколотилось в рёбра.
— Что, Ванечка? Нравится за мной донашивать?
Его белое лицо в миг побагровело, стоило мне обернуть Муратова за шею рукой и начать яростно душить. Я был способен убить его, я уверен!
Мы схлестнулись в нашей взаимной неприязни, не замечая раздающегося в номере грохота и рассыпающихся осколков. Воздух перестал доходить до ломящих лёгких, когда и его пальцы ненавидяще сомкнулись на моей глотке. Мы быстро прибегли к кулакам, попадая в лицо и под дых. Изо всех сил выбивали из наших тел остатки сопротивления. Руки ныли от ударов.
А через несколько минут на полу стало скользко.
43. Досталась другому
Я выдохся, чувствуя, что духу уворачиваться не остаётся. Мы перемазались в крови, катаясь по полу, и единственное, что я продолжал делать — пытался обезвредить озверевшего Муратова, сжимая его, как долбанную девку в постели.
В номере странно запахло. Сладко, обволакивающе, бессильно.
— Не смей спать с Никольской! — выдохнул я, ослабляя хватку.
Теперь он, легко выпутавшийся, мог спокойно грохнуть меня по голове. Из носа Вани хлестала кровь, пятнающая мою кофту, ещё одна струйка стекала из разбитой брови, капая с подбородка. Муратова совсем это не смущало.
— Я и не собирался! — взревел он озлобленно.
Ванечка дрался не из-за Никольской?
Обезумевшие голубые глаза, выделяющиеся на фоне красных подтёков на его лице, навели на меня тихий ужас. Он не желал останавливаться, отодрав меня от пола за ворот. И, отчаянно дыша, держал как бездушный мешок над полом.
Я
