также гордо, как и раньше.
Сажусь рядом.
— Ха, подзапылился этот шкаф в последнее время.
— Ты просто перенес эти книги на хранение в свой разум. Зачем им дальше телесные оболочки на полках. Теперь это просто могилки. Милые могилки историй.
— Ты любишь читать?
— Не очень. В детстве много читала. Мне соседка книжки приносила. Святая была женщина, я уже это говорила? Эти истории про мореплавание! Оу, словно я сама отправлялась путешествовать на корабле с отважными капитанами. Сейчас я разве что могу отправиться в путешествие ко дну бутылки.
Долго смотрю на её тонкое лицо в свете уличного фонаря.
— Этель, — начинаю я неуверенно, — скажи мне пожалуйста. Только честно. Ты веришь в то, о чем я говорю? Ты веришь мне?
— Честно, Фред, я не знаю верить ли тебе или нет. Но предпочитаю верить. С одной стороны, ты несешь полный бред. А с другой. А с другой, что мне осталось. Продавщица в магазине, ничего не умею, никому не нужна. А тут ты. Тогда, в рок клубе, ты подошел ко мне и позвал на танец. А сам весь светился. Будто голова твоя стала дискошаром. Если я нужна, значит это всё не просто так. Значит, в твоих словах есть правда. И я готов идти за тобой. Пускай, мы словно и не от мира сего, зато у нас есть свой мир. Честно, я хотела бы раствориться в созданном тобой безумии. Поэтому я тебе верю.
Слова Этель вводят меня в глубокую задумчивость. Снова в голове просыпаются мысли минувшего дня. В раздумьях ложусь на кровать рядом с Этелью.
— А может мы и правду не от мира сего, не из этой реальности? Иначе почему мы так далеки ото всех? Мы разговариваем на одном языке, но не понимаем друг друга. Мы выросли вместе, но мы чужие. Мы дышим одной смесью газов, но в мире нет воздуха, что насытит наши легкие. Наши идеи чужды остальным, нас не то, чтобы не понимают, не то, чтобы призирают. Мы словно говорим тишиной. Мы — параллельные прямые.
Мне иногда кажется, что я посеял частицу себя где-то в другом месте. Там, где мне положено быть. В мире есть только отголоски, проекции тех мест и тех времен. Иногда я чувствую это, но не вполне осознаю. Ветер колышет траву, в сумерках ночной степи мелькают блуждающие огоньки. На сколько хватает взгляда — свобода. Чистые реки бегут через те земли, не разрезая континенты, подобно рекам нашего мира. На мгновения я чувствую это, а потом возвращаюсь сюда. Тоска съедает меня. Тоска по дням, которые я не прожил, по местам, которых не существует. Мы лишились того, чего никогда не было. Знакомо ли тебе это чувство? Это дни весны, когда снега уже нет, но трава еще не проклюнулась: ветер дышит надеждой на жизнь. Это май, когда солнце еще не выжигает, а жизнь господствует, когда все вокруг свежо. Это осень, когда природа покрывается цветами бронзы, меди и золота. Это мгновения, таких дней мало, но нам хочется жить в них. Словно бывают континенты, где вечная весна… А может они и есть, но мы их потеряли когда-то давно. И нам нужно быть там, а не здесь? Но, с другой стороны, я люблю чем-то и этот мир. Я хочу ступать по асфальту, стирать об него в кровь ноги, видеть, как небо горит неестественными огнями, хочу, чтобы выбросы из заводских труб сжигали мне легкие. Мое тело чувствует, что является частью этого мира, оно любит его. Мои уши ласкает грохот трамваев и шум радиопомех. Мое тело ни на что не променяло бы это.
— Ты так устал, мой пророк, так замучался. Теперь я понимаю, тебе действительно нужен кто-то, чтобы вместе идти к свету. Я хочу идти с тобой дальше, — при этих словах она наклоняется ко мне и целует меня в лоб. И этот легкий, крохотный поцелуй для меня теплее любого огня, милее любого рассвета. Пускай мой обман, моя любовь сотрет меня в порошок, но я не сойду с этого пути.
— Этель, — начал шептать я ей на ухо, прислонившись к ней лицом к лицу, — наш путь близок к завершению. Завтра вечером я приду к тебе и укажу место, где мы вознесемся.
— Тогда я буду с нетерпением ждать завтрашний вечер, — с этими словами Этель стала подниматься с кровати.
— Постой, — я беру её за руку, — не уходи. У меня никого нет. У тебя никого нет. Давай же хоть одну ночь мы не будем одинокими.
— Ты что? — она вдруг меняется в лице. На нем появляется маска испуга и отторжения, — секса что ли хочешь? Я думала. Я думала мы….
— Нет, нет. Ты не поняла. О бедная Этель. Ты так привыкла, что мир тебя использует как куклу, так отвыкла от человеческого тепла. Я просто предлагаю провести ночь рядом. Провести ночь в объятиях друг друга. Где здесь грех? Где здесь пошлость? Только человеческое тепло и единение.
По щекам Этель катятся слезы. Она закрывает лицо руками и падает на колени.
— Да. Да, привыкла. И это хуже всего. Хуже всего, привыкнуть к боли. До меня постоянно домогаются на работе. Алкаши, бомжи. Пристают, пытаются полапать. Я уже давно решила, что видят меня только как куклу для ебли. А я театр люблю, сказки. Детские, добрые. Путешествия по морю. Я танцевать люблю.
— С последним я могу тебе помочь, — говорю я, помогая ей встать, — а ведь я никогда не умел танцевать. Но в последние годы такая любовь к танцам проснулась. И к музыке. Сам не знаю откуда. Вот и танцую, как умею. Трясу телом, стараясь попадать в ритм. А нам большего и не надо, мы танцуем для себя, а не на показ. Только так можно вознестись.
Мы начинаем медленный танец в разгромленной комнате. Окруженные медленно падающим на пол снегом мы кружимся. Чувствую, что у каждого из нас сейчас играет своя музыка в головах. И танцуем так долго, долго, не замечая времени. Полчаса, час мы кружимся в молчаливом танце посреди тишины.
А когда наконец усталость подкашивает наши ноги, мы падаем на узкую старую кровать. Прямо так, в одежде. Мы лежим в теплых объятиях друг друга. Такая человеческая чистота души. Такое умиротворение. Да и не нужен мне никакой фильм. Исключат? Да и пусть. Что мне до этого. Что мне до всего мира? Сейчас у меня есть только Этель и бесконечность ночи.
10 ночь. Часть 1
Этель ушла
