что так получилось. Но для всех будет лучше, если Серёжа вернётся в свою школу.
Брат молча обводил нас взглядом.
— Не согласен? — спросил я. — Хочешь поспорить?
— Я не вернусь в ту школу, — еле слышно сказал брат.
— А почему? Опять думаешь о себе? Боишься насмешек?
— Ладно, — вдруг сказал Павел. — Дайте и мне.
Он пододвинул табурет и обнял Серёжку за плечи.
— Не всё так безнадёжно, Серёга! — сказал он. — Хотя накуролесил ты, конечно, знатно! Но кое-что можно поправить. Не для того, чтобы остаться, конечно. Но для того, чтобы люди о тебе стали думать хоть немного лучше.
— Что поправить? — спросил Серёжка. — Как?
— А вот давай рассуждать, — задушевно сказал Павел. — Сам и поймёшь. Борьке ты фингал за дело поставил? Вот только честно?
— Если честно — нет, — помотал головой Серёжка.
— А ему за это от родителей влетит. Вот что мужчина может сделать, чтобы поправить эту ситуацию?
— Попросить прощения? — скривился Серёжка. — Так только слабаки поступают.
— Нет, Серёжа, — спокойно ответил Павел. — Слабаки нагадят и тихо сидят в кустах, как будто ничего и не сделали. Сильный человек умеет просить прощения за свои ошибки. И не ошибаться больше.
— Получается, мне и у Вани надо прощения просить? — тих спросил брат. — И... у Тани?
— Это ты сам решай — как мужчина, и как сильный человек, — сказал Алексей Дмитриевич. — Только учти — если уж понял свою ошибку, то второй раз ошибиться нельзя. Иначе нечестно получится.
— А вы оставите меня в своей школе? — с надеждой спросил Серёжка.
— Нет, — честно ответил ему Алексей Дмитриевич. — Потому что это не наказание, понимаешь. Просто так всем будет лучше и спокойнее. Прими это достойно.
— Хорошо, — серьёзно кивнул Серёжка. — Тогда я прямо сейчас пойду и попрошу прощения у всех.
— Давай, — кивнул я. — Только фуфайку надень — в драном пальто не ходи. И валенки. Незачем ботинками снег месить.
— Погоди, — неожиданно вмешался Фёдор Игнатьевич. — Я вас послушал — всё правильно вы говорите. Только одного не придумали — как парню помочь.
— А что мне помогать? — тихо спросил Серёжка. — Сам виноват, переживу как-нибудь.
— Так надо не как-нибудь пережить, а с толком. Знаешь, что? Пойдём-ка вместе до сельсовета. А по дороге я тебе кое-что расскажу. Глядишь — и пригодится!
— Хорошо.
Серёжка пожал плечами. Натянул фуфайку, сунул ноги в валенки и молча вышел за дверь. Фёдор Игнатьевич попрощался с нами, и тоже ушёл. Я слышал, как они с Серёжкой прошли под окном, о чём-то негромко разговаривая.
— Не слишком круто мы с парнем? — озабоченно спросил Алексей Дмитриевич.
— Не думаю, — ответил я. — Главное — чтобы он всё правильно понял. Давайте чаю попьём?
* * *
Серёжка вернулся только к вечеру. За окном давно стемнело, и я уже начал беспокоиться — куда запропастился брат. Но услышал ленивый лай собак и скрип валенок по заснеженной тропинке.
На Серёжку было приятно посмотреть. Уходил один человек — подавленный и расстроенный. А вернулся совершенно другой. Видно было, что на душе у него спокойно, хотя между бровей и залегла морщина, словно брат всё время о чём-то думал.
— Ну, как сходил? — спросил я его, ставя на стол тарелки. — Садись, сейчас ужинать будем.
— Хорошо, — серьёзно ответил Серёжка. — Знаешь, какая у Борьки модель самолёта? Как настоящая! Он сам её склеил по картинке в журнале «Техника молодёжи». А у его отца самодельный трактор, только маленький! На нём можно огород пахать, снег убирать во дворе и дрова возить! А Ванькин отец обещал нас на зайца взять, если ты ему путёвку выпишешь. У него гончая молодая — тренировать надо!
Серёжка прошёл к умывальнику и долго плескался, отмывая руки. Потом сказал:
— Я Ваню попросил приглядывать, чтобы Таню никто не обижал. Он обещал, раз уж я обратно перевожусь.
— А к Тане заходил? — спросил я.
— Да, — кивнул Серёжка. — Сказал, что перевожусь обратно в свою школу и попросил прощения.
— Что тебе Фёдор Игнатьевич-то сказал? — полюбопытствовал я, накладывая в тарелки жареную картошку.
Серёжка не ответил. Взял кусок хлеба и стал есть, глядя в тёмное окно. И только когда всё доел, спросил:
— У тебя есть важное дело? Такое, чтобы твоё, настоящее?
Я удивлённо хмыкнул.
— Есть.
— Вот и у меня будет, — твёрдо сказал Серёжка. — Фёдор Игнатьевич говорит, что у каждого человека, в первую очередь, должно быть важное дело. Такое, чтобы душа от него пела, и на сердце было хорошо. И тогда всё остальное само приложится. И хорошие люди, и счастье. Правильно он говорит?
— Правильно, — кивнул я. — Когда делаешь важное дело, тогда и уверенность в себе появляется. И хорошие люди собираются вокруг.
— А почему ты мне этого не говорил? — упрекнул меня Серёжка.
— А ты бы послушал? — улыбнулся я.
— Теперь бы послушал, — ответил брат.
— Ну, пойдём спать. Завтра с утра поедем.
— Не надо с утра, — неожиданно сказал Серёжка. — Алексей Дмитриевич разрешил завтра отучиться, а потом все вместе поедем в Волхов.
— Ну, хорошо, — кивнул я. — Ах, чёрт! Надо же твоё пальто зашить! И портфель.
— Я сам зашью, — сказал Серёжка. — Только покажи — как.
Глава 22
— Ну, смотри — сказал я брату, — обещал не выкидывать фортеля, так держи слово.
Серёжку оставили в черёмуховской школе до конца четверти. Алексей Дмитриевич не поленился зайти к нам домой, чтобы сказать об этом.
Брат только кивнул. Радости в его глазах я не заметил.
— Я всё понимаю, Андрюха. Правда!
Маме мы пока ничего говорить не стали. По поводу рваного пальто и царапин сочинили байку, что Серёжка неудачно скатился с горки.
— Ну, ты прямо, как маленький! — только и сказала мама и села перешивать наш с Серёжкой неумелый шов.
— Всё равно видно будет, что зашито, — сокрушалась она. — Придётся новое пальто покупать.
— Надо будет — купим, — твёрдо ответил я.
Маме и без того хватало переживаний об отце. На
