гильотина летящая на мою грешную голову. Мы с Матвеем проходим квартиру, он сосредоточенно оглядывается вокруг.
— Как-то всё странно выглядит…
— Макар сделал ремонт и перестановку, я же тебе говорила…
— А точно… А где он? С Оскаром наверное пошёл погулять?
Чувствую, как руки потеют, а тело начинает бить мелкая дрожь.
— Давай присядем, — предлагаю я, показывая на диван.
— Эммм… Что-то случилось? — взволнованно спрашивает Матвей.
— Мне многое нужно рассказать тебе…
Эти полчаса становятся самыми тяжёлыми в моей жизни. Чувствую себя преступником на лобном месте, Иудой, вероломным предателем. Матвей слушает молча с отстранённым выражением лицам, только изредка кивая. Его взгляд опять приобрел прежнюю пустоту, будто он опять перестал видеть.
Когда я умолкаю, он молча встаёт и уходит в свою спальню, закрыв дверь. Я бы хотела, чтобы он накричал на меня, в конце концов, хлопнул этой чёртовой дверью. Но он ушёл из комнаты так, будто меня в ней вовсе не было.
"Вот и всё…"
Ещё пару минут сижу на диване, но ждать чего-то нет смысла. Уходя из квартиры братьев, я окидываю взглядом стены, успевшие стать родными. В ушах, кажется, ещё слышен лай Оскара. В ноздри, будто, ударяет запах сигаретного дыма, это Макар зашёл с балкона… А на губах ещё не остыл поцелуй Матвея.
Кладу ключи на тумбочке у входа, этот звук похож на удар судейского молотка: "Признать виновной!". Тихо прикрыв дверь, я ухожу из этой квартиры, и из его жизни.
ГЛАВА 44. НАЧАЛО
Подошвы сандаликов звонко стучат по земле, маленькая фурия несётся ко мне, того и гляди, упадёт.
— Маша, смотри под ноги! И так все колени в зелёнке! — предостерегающе кричу я.
— Мама, можно я собачку поглажу? — лицо малышки сияет от восторга.
— Какую ещё собачку? — средито спрашиваю я, оглядываясь вокруг.
— Там у дяди собачка. Можно? Ну пожалуйста! — круглые карие глаза с мольбой смотрят на меня.
— Я тебе сто раз говорила, к незнакомым дядям даже не подходи!
— Ну идём со мной!!! Мам он сейчас уйдет. Скорее! — дочь моя не из робкого десятка, если ей что-то нужно своего добьётся.
Крохотная, но сильная ручка тянет меня в сторону аллеи.
— Ладно, пойдём, — соглашаюсь я.
Кладу недочитанный бестселлер " Любовь-слепа" в рюкзак, и иду за дочерью.
"Когда она успела так вырасти? Четыре года, как один миг…."
Дочь отпускает мою руку, и бежит к фонтану, вокруг которого расположены лавочки. Я щурюсь от солнечных бликов, пляшущих на поверхности воды.
— Мама, мама! Вон он! Можно погладить? — от нетерпения девочка подпрыгивает на месте.
Сердце делает тройной тулуп, когда я замечаю хозяина собаки.
— Разрешите ей? Собака привита и не кусается, — это же Матвей, обращается ко мне, а сам совершенно меня не узнаёт.
"Он почти не изменился за это время. Сколько ему сейчас? 32 года, да где-то так… Похоже он не понимает, кто я… ПрозопагнОзия не отступила…"
У его ног сидит подросший щенок ретривера с розовой ленточкой на шее.
— Можно конечно… Здравствуй, Матвей, — мягко говорю я.
— Простите… Мы знакомы? — ошарашенно спрашивает он.
— Да мы хорошо знакомы, были когда-то…
— Алина?! — удивлённо вскрикивает Матвей.
— Это я…
На его лице вихрем проносятся эмоции одна за другой — удивление, радость, задумчивость и укол грусти.
— Это твоя дочь? — осторожно интересуется он.
— Да…
— Так значит… Ты вышла замуж? Поздравляю! Такая славная малышка…
— Я не замужем… Да она славная, просто подарок небес…
— Так ты в разводе?
— Машуль, погуляй с собачкой, взрослым надо поговорить, — обращаюсь я к дочке, увлечённо играющей с щенком.
Малышка, нетерпеливо подпрыгивая, ведёт щенка на поводке, тот неуклюже переваливается на толстеньких лапках. Сажусь на лавочку, а Матвей рядом со мной.
— Я не буду ходить вокруг да около… Маша — твоя дочь. Сразу скажу, мне от тебя ничего не нужно. Просто, хочу чтобы ты знал, — сказала быстро, резко, будто пластырь сорвала.
Он ставит локти на колени, и прячет лицо ладони.
— Мы зачали её в ночь перед тем, как ты лёг в клинику… Накануне я поставила спираль, но сделать УЗИ долго не могла собраться. Из-за неправильно установленной спирали я забеременела.
Матвей слушает молча, глядя на мелкий гравий парковой тропинки.
— О беременности я узнала через пару дней после нашего разрыва. Но ты сжёг все мосты, везде блок… Поэтому я приняла решение сама. Маша — самое лучшее, что было со мной… Никогда не пожалею, что оставила её…
Матвей тяжело дышит, вижу как его плечи поднимаются и опускаются.
— Если хочешь, можешь общаться с ней. Я не против, — говорю я, глядя на его широкую спину.
Он поднимает своё лицо, и я вижу, что оно всё в слезах. Черты его перекошены плачем, а из груди вырываются всхлипы. Слова застревают у меня в горле, не имея возможности выйти наружу.
— Я… Не знаю, что сказать, — разводит руками Матвей.
— Я тоже, — согласно киваю я.
— Это… Просто нереально…
— Если ты мне не веришь, что ж, твоё право…
— Я не об этом! — вскрикивает он, предостерегающе поднимая ладонь.
— Тише, люди смотрят, — прошу я.
— Мне плевать… Пусть отвернутся.
Вдруг он становится на колени передо мной, слышу мягкий шелест камешков. Его дрожащие руки берут мою ладонь.
— Что происходит?
— Прости меня…
— В смысле? Что ты делаешь?
— Прости меня, пожалуйста! — он говорит уже громче и с нажимом.
— Но за что? Я не держу зла на тебя…
— Я такой идиот… И мудак…
— Да успокойся, ты чего? — мне становится неловко от этой прилюдной сцены, так не похоже на Матвея.
— Каждый грёбаный день я вспоминал тебя. Каждое утро, хотел позвонить, приехать, поговорить. Но чем дольше собирался, тем сложнее было решиться. Всё так запуталось… Я запутался…
— И ты меня прости… За всё…
— Уже простил, милая… Давно.
— Встань с коленей… Это ни к чему, — прошу я, и тяну его за руку, чтобы поднялся.
Он встаёт, и привлекает меня к себе. Ныряю в его объятия, как в океан, растворяясь в нём. Давно забытое забытое чувство тепла и уюта, чувство дома, возвращается. Взяв моё лицо в руки он смотрит с такой любовью, что мои ноги подкашиваются.
— Можно я закрою глаза? Зрение только всё портит, — просит он, заливаясь румянцем.
— Конечно…
Он закрывает глаза, а я свои, и в один миг мы пересекаем пространство и время, оказываясь в том самом кафе, где мы впервые поцеловались. Не хватает только вкуса чесночного соуса. С трудом он отрывается от моих груб и смотрит, как будто видит впервые… Но ведь для него так и есть. Его взгляд
