Эдик усмехнулся:
— Дошло, наконец! А в блокноте, что в Марусиной сумочке лежал, ясно написано: «тетя Оля в Москве». И телефон. Наверное, только я один поинтересовался домашним адресом и телефоном домработницы.
— Это потому что ты у нее деньги брал! — зло сказала Наталья Александровна. — И на дом, небось, не постеснялся заявиться!
— Что ж, Ольга Сергеевна сразу поняла, что это не Маруся? — кивнула Настя в сторону затихшей Майи.
— Как не понять-то? — вскинулась Алевтина. — Что ж, она не была у нас, что ли? Была. И не раз была. Все племянницей любовалась: хороша, мол, красотка!
— Вот так история, — покачала головой Олимпиада Серафимовна. — Теперь понятно, зачем Ольга убила Георгия.
— Убила? Как это убила? — громко охнула Алевтина.
— Так, — отрезала Наталья Александровна. — А зачем делиться? Вы теперь всей семейкой обоснуетесь в этом доме. Если только дочку свою найдете. Ей ведь еще надо в права наследства вступать. Интересно, а что будет, если она пропала? Что со всем этим будет?
И Наталья Александровна оглядела просторную светлую веранду.
— Как это не найдем? — засуетилась Алевтина. — У тетки она. Где ж еще? Погуляет и придет. Я свою Марусю знаю. Ей бы только картины писать. Вот нагуляется, и заявится к родне, она, как кошка, наблудит, но дом свой знает.
— А со мной теперь что? — тихо спросила Майя.
— Я предлагаю собрать ее шмотки и выставить вон, — заявила Наталья Александровна.
Олимпиада Серафимовна и Вера Федоровна промолчали, но было видно по выражению лиц, что обе дамы с этим заявлением полностью согласны.
— Да куда ж она пойдет на ночь глядя? — спохватилась Алевтина. — Звери вы, что ли? Да на ней же лица нет!
— Хорошо, пусть переночует, — кивнула Олимпиада Серафимовна. — Только я ее больше не хочу видеть. Никогда. Пусть идет в свою комнату, и…
Дама презрительно поджала губы. Егорушка тут же вскочил, подсел к Майе, зашептал ей на ухо:
— А я думал, что Эдик врет. Что ты мне не тетя. Знаешь, это здорово! Ты не слушай их. Живи, сколько хочешь. Хочешь, в моей комнате?
— Да ничего я не хочу!
Майя поднялась. Очень хотелось плакать, а больше этого хотелось к маме. Бежать до родного дома, не останавливаясь, пока родные руки не обнимут, не прижмут к себе. Пока не почувствует родной запах, и родной голос не скажет с укоризной:
— Что ж ты, Маруся? Дочка ты моя родная.
Дети
Сквозь слезы Майя посмотрела на дорожку, по которой хотела сейчас бежать, бежать, бежать… И все еще не веря своим глазам, прошептала:
— Мама?
И уже громко, радостно:
— Мама!
Вероника Юрьевна шла гораздо быстрее, чем едва поспевающие за ней оперативники. Майю заметила еще издалека и ускорила шаг. Наконец-то!
По ступенькам веранды не взошла, взлетела. Сколько же слез и страданий за эти несколько дней! С той минуты, как получила по почте документы, места себе не находила! Казнила себя: зачем отпустила дочь одну в Москву? Казнила, и давала себя честное слово: в последний раз. И вот позвонили в гостиницу, попросили приехать в отделение милиции, куда отдала заявление о пропаже дочери. И сердце тревожно ухнуло в пустоту:
— Жива?
Ее успокоили: жива мол, но дел натворила. Но Веронике Юрьевне было все равно. Лишь бы дочь была жива, лишь бы с ней самой все в порядке. А в то, что ее Майя могла совершить что-то плохое, Вероника Юрьевна не верила. Не такая ее девочка. Она чистая, хорошая, добрая. И вот она, перед ней. Живая.
— Майя! Девочка моя родная, что с тобой случилось?
Слезы, поцелуи, объятья. И, наконец, дошло:
— Ты больна?
— Мама, меня сбила машина.
— О, Господи!
Оперативники тоже поднялись, наконец, на веранду. Капитан Платошин смотрел на обеих плачущих от счастья женщин и радовался за них по-настоящему. Майя что-то бессвязно лопотала, и Вероника Юрьевна начинала понимать, что обойдется, серьезного ничего нет, и волнений больше никаких не будет. Главное, что дочь приехала в Москву в последний раз. Все, хватит.
— Ну, вот, — облегченно сказал Платошин. — Одна, значит, нашлась. Осталось только разобраться, зачем она все эти фокусы выделывала.
Тут только до Вероники Юрьевны дошло и другое.
— Этот дом… Дом Эдуарда Листова?
— Он самый, — усмехнулась Наталья Александровна. — А вы, значит, женщина с портрета? В розовых тонах?
— Да, это я.
Олимпиада Серафимовна поджала губы. Вот она, большая любовь Эдуарда Листова! Законную жену так-то не писал, а какую-то учительницу… И пожилая дама не удержалась, подколола:
— Что ж вы так воспитали свою дочь?
— А как я ее воспитала?
Наталья Александровна поспешила поддержать бывшую свекровь:
— Она столько времени выдавала себя за другую! За дочь Эдуарда Листова! Денежки хотела себе прикарманить, так что ли? Уж не вы ли ее научили?
— Я свою дочь ничему плохому не учила, — гордо вскинула голову Вероника Юрьевна. — Если Майя и сделала какую-то ошибку, то это не со зла. А убить она никого не могла. Я знаю свою девочку.
— Плохо вы ее знаете! Приехала в чужой дом, втерлась в доверие. А она вообще не имеет права здесь находиться!
— Вот уж кто имеет право, так это моя девочка! И больше, чем вы все!
У Вероники Юрьевны голос звенел от волнения. Вот она, судьба! Сколько лет оберегала свою девочку, не говорила правды, а судьба все равно привела в этот дом. Ведь никогда ничего не просила, не требовала, даже правды никому не сказала. И что за это? Женщины, которых Эдуард отверг, отодвинул от себя, потому что не любили, не понимали, еще и говорят, что она с дочерью не имеет права находиться в этом доме!
И Вероника Юрьевна не выдержала:
— Моя девочка имеет все права. Потому что она дочь Эдуарда Листова. Да. Дочь. И не надо на меня так смотреть!
И Майя прошептала потерянно:
— Мама. Зачем ты, мама?
— Я хочу, чтобы им было стыдно. Должно быть, я единственная, кто ничего не требовал, никогда не рвался к этим деньгам. Ты родилась немного позже срока, все никак не хотела появляться на свет. Я уж начала волноваться. А потом подумала: пусть. Пусть никто и никогда не узнает. Андрею же сказала, что ты родилась чуть раньше, и он ни разу не усомнился в том, что ты его дочь. Зачем нужно говорить правду? Ничего нам с тобой не надо, Маруся.
— Маруся! — вдруг громко всхлипнула Алевтина. — Маруся-то моя где?
Тут только Вероника Юрьевна сообразила:
— А, в самом деле, ведь Маша Кирсанова тоже поехала в Москву в этом поезде? С ней что-то плохое случилось?
