я.
– Для честного боя, – пожал плечами Рахим.
Ахмед с сомнением покачал головой.
– Едва ли мой отец станет воевать честно.
Рахим угрюмо кивнул.
* * *
Мы шли на Ильяз с тремя сотнями бойцов, а спускались с гор по ту сторону уже почти с тысячей. Впереди ждала столица, окружённая пыльными пустошами. Там и должна была решиться судьба Мираджа.
Солнце клонилось к закату, когда мы достигли лагеря, прикрытого иллюзией, куда Сэм с Жинем и Далилой успели вывести подземными ходами уже несколько сот горожан, в том числе и наших товарищей, остававшихся в Измане.
«А как же остальные? Что станет с ними, когда рванёт машина Лейлы?»
Я не искала Жиня среди толпы. Зачем, если мы уже расстались? И так решила я сама, потому что другого выхода не было. Увидеть его хотелось очень, но я уже так долго старалась не думать только о себе. Жинь тоже, судя по всему, не искал встречи.
Уже в сумерках нас с Шазад вызвал Ахмед, чтобы дать последние указания перед битвой.
Завтра всё решится… и всё закончится.
Тревогу ощущали и бойцы. Завтра к этому часу мы либо все умрём, либо мятежный принц взойдёт на султанский трон. Так или иначе, если верить Тамиду и Лейле, для меня завтрашний рассвет станет последним.
Едва я подошла к шатру Ахмеда, полог резко распахнулся, и мне пришлось заслониться ладонью от яркого света изнутри. Сквозь щели между пальцами я разглядела тёмный силуэт Жиня. Застыв на месте, он вытянул вперёд руку, будто хотел меня остановить, не дать выполнить задуманное. Борьба с самим собой продолжалась несколько мгновений, затем пальцы сжались в кулак, рука бессильно повисла. Полог шатра упал, погружая нас обоих во тьму, и Жинь прошёл мимо, даже меня не коснувшись.
Не став оборачиваться, я дождалась, пока звук шагов по песку затихнет, а затем вошла в шатёр. А когда вышла наружу, повсюду уже слышался звон оружия и топот: Рахим проводил последние учения.
Выспаться перед штурмом всё равно не удастся, у всех на уме только завтрашний бой. Чернильные силуэты Измана заслоняют звёзды на горизонте, и россыпь наших крошечных палаток напоминает стаю жуков перед гигантским змеем Разрушительницы, глядящим из тьмы. В легендах он всегда терпит поражение от Первого героя, но я как никто знаю, что легенды и действительность не одно и то же. Шазад судит по количеству, но не слишком ли смело идти против регулярного войска султана с плохо вооружённой неопытной толпой, даже если не вспоминать об огненных истуканах.
Город, казалось, вырастал ввысь на фоне темнеющего неба, расплываясь очертаниями и гася звёзды, протягивая длинные тени, будто цепкие пальцы.
– Завтра будет много смертей, – раздался вдруг голос за спиной, и я резко обернулась.
Он стоял в нескольких шагах, почти теряясь в темноте. Судя по мундиру, это был солдат из гарнизона Ильяза. Я немного успокоилась, но тут же заметила, как далеко успела отойти от лагеря, почти до края иллюзии, наложенной Далилой. Тысячи походных костров среди разноцветных палаток смотрелись в ночи праздничным фейерверком.
– Тебя послал за мной Рахим? – спросила я. Иначе солдату просто незачем сюда забредать.
Фигура казалась странно неподвижной.
– Нет, мне никто больше не может приказывать.
Странный ответ, странный тон, да и подобраться ко мне так тихо совсем непросто. Я осторожно шагнула в сторону, заглядывая незнакомцу за спину и прикидывая, как от него увернуться и убежать обратно в лагерь. На песке не оказалось следов, и я с облегчением вздохнула – это не человек.
– Привет, Загир!
– Здравствуй, дочь Бахадура. – Лицо в темноте оставалось неразличимо, и это меня тревожило. – Я вижу, ты отвергла и второй мой дар?
– Не отвергла, а отдала другому – той, что нуждалась в нём больше. Теперь Шазад будет неуязвима в бою.
Он покачал головой, не слишком умело имитируя человеческое разочарование, которого совсем не ощущал.
– Не стала убивать принца, не захотела даже поцеловать… Что же мне делать с тобой, о упрямая дочь Бахадура?
– Думаю, ты уже сделал достаточно…
– Впрочем, радуйся, у меня остался для тебя последний дар.
– Мне надоели твои уловки, Загир, – устало вздохнула я. Не хотелось больше ни споров, ни состязаний в хитрости.
– Тебе понравится, поверь. – Джинн стащил с руки перстень и протянул мне, но я не двинулась с места, опасаясь новой ловушки. – Возьми, я же обещал делать то, чего ты хочешь на самом деле, и держу слово.
– Чего же я, по-твоему, хочу?
– Жить, – просто ответил он.
Меня вдруг снова охватил ужас, от которого я так старалась отмахнуться все последние недели. Даже в темноте было видно, как ухмыляется джинн. Я поняла, что он прав, – жить хотелось больше всего на свете.
Загир повернул перстень, и в свете лагерных костров сверкнул оправленный в бронзу драгоценный камень… нет, не камень и не жемчужина, а стекло, внутри которого что-то переливалось.
– Ты хочешь освободить душу Фереште и остаться в живых. Пламя умершего джинна будет искать выход, но тебе, дочь Бахадура, вовсе не обязательно обращаться в пепел, словно мотыльку, залетевшему в горящую лампу. Когда подойдёшь к машине, разбей стекло на перстне, и весь огонь бессмертного уйдёт в него, как вода в сухой песок. Тогда ты выживешь, крошка демджи.
Я слишком много читала и слышала о джиннах, чтобы не подозревать хитрость даже теперь. Однако было уже поздно – отчаянная надежда вспыхнула ярким факелом в моём сердце, изгоняя прочь все сомнения.
Вспомнилось, как в Эремоте джинн одним прикосновением загасил искру жизни в бронзовом истукане, втянув её в своё пламя, а потом проделал то же самое со стеной Ашры. Кому, как не джинну, управлять бессмертным огнём?
Да, Загир прав: я не хочу умирать. Как бы далеко ни пришлось забраться от дома, в душе у меня всегда останется та простая девчонка из Пыль-Тропы, для которой важнее всего собственная судьба.
Мои пальцы сомкнулись на волшебном перстне, и джинн тут же растворился в ночных тенях, словно его и не было.
Я держала в руке своё спасение!
Глава 36
Теперь отыскать Жиня мне не составило труда. Его палатка стояла на самом краю лагеря, как можно дальше от шатра Ахмеда, только что не в пустыне. Сидя перед входом с закрытыми глазами, он держал за горлышко недопитую бутылку и даже не взглянул на меня – не заметил, а может, не захотел.
Я опустилась рядом с ним:
– Ты как, сам собираешься это прикончить или угостишь?
Глаза его распахнулись, мы встретились взглядами.
