пожала плечами.
Разве это теперь так важно? Есть проблемы и посерьёзнее. Мейрион тоже знаком с Бергом, и за него я переживала куда сильнее. Может, спросить на прямую, что их связывает?
— Ну так вот, демоновы пустоши это. На человеческих картах таких земель и подавно нет — проверяла.
И пока я пытаюсь взять чары под контроль, чтобы они не вырвались наружу, выдавая сметение своей хозяйки, в комнату влетает магический вестник, который, зависнув прямо перед моим носом, произносит напряжённым голосом ректора Барнабаса:
— Адептка Ведина Арильская, как можно скорее пройдите в приёмную. Боюсь... кхе-кхе... у нас сложилась весьма деликатная ситуация, которую следует поскорее разрешить.
Вестник самоуничтожился, извещая нас об этом громким хлопком.
— Нажаловался-таки! — Гневно воскликнула Изи. — Ну Евстафий, бесчувственный пень! Лишь бы кляузы на студентов писать. А я ему сливовицу дядину передавала!
— Знаешь, лучше к Селине на недельку, чем опять гному чай подавать, — приободрившись, подмигнула соседке.
Со всем разберёмся, не беда. Мейрион обещал прийти, как только сможет. Он мне лгать не станет. И тогда этот клубок тайн и странных хитросплетений судьбы окончательно распутается. А потом найдётся весьма прозаическое объяснение этим совпадениям. Всякое ведь в жизни бывает? Татуировки на запястьях невыносимо зачесались, подтверждая. Мне ли об этом не знать?
— Знаешь что? Я с тобой пойду. Ты от раны ещё не оправилась, а тебя уже на ковёр вызывают. Пусть свои обвинения Евстафий, глядя в мои честные глаза, выскажет.
Изабелла воинственно указала на дверь, словно она была виновницей этого переполоха.
— Только не используй те забористые словечки, которым тебя конюхи обучили, ладно? А то мы вместе получим волшебный пендаль, отправивший нас далеко за ворота Академии.
Метаморф невинно хлопает ресничками и делает вид, что полностью согласна со мной.
И вот картина: необразцовые, но упорно стремящиеся к этому почётному званию студентки дружно топают по извилистой дорожке, ведущей к главному корпусу, и думают над тем, какое из их многочисленных оправданий звучит наиболее убедительно.
А жизнь идёт своим чередом. Солнце клонится к закату, чёрные силуэты деревьев тонут в сумерках, цикады стрекочут в прохладной тени. Отчего-то только притаились крошечные цветочные феечки. Уж они всегда безошибочно предчувствуют беду. Но разве среди этого шума и тревожных мыслей заметишь такую мелочь? Ох, вряд ли...
Глава 32
Суженый-ряженый, да нежеланный, судьбою-горькою навязанный — сгинь!
(Заговор от докучливых и чрезмерно настырных женихов. Для надёжности говорить три раза, обернувшись спиной к каменной печи. При себе иметь пряди немилого, после их сжечь. Если заговор не действует, то такова уж окончательная воля богов.)
— Адептка Киото, вы-то зачем примчались? За вами вестника не посылали. — Всплескивая руками, удивляется ректор.
— Господин Барнабас, я должна лично прояснить это небольшое недоразумение.
— Какое ещё недоразумение?
Изи уже не так уверенно продолжает говорить, следя за реакцией архимага:
— Так, с домовым — Евстафием.
— А что там с ним?
— Так... — Предупредительно толкаю подругу локтём в бок. — Да ничего, — тут же находится Изабелла.
— Очень интересно. — Проницательно смотрит на нас архимаг, и готова поспорить, что в его взгляде скользит усмешка. — Но поговорим об этом чуть позже. А сейчас, адептка Арильская, вынужден попросить вас проследовать за мной.
— Зачем? — На всякий случай уточняю я.
— Гм... Да вот жених ваш повидаться хочет.
Сдавленно сглатываю и растерянно переспрашиваю:
— Простите, а который?
— А вот это, — с нажимом произносит ректор, — вы мне сейчас и расскажите.
Изи бросает сочувствующий взгляд в мою сторону и покорно присаживается на низкий диванчик, возле приёмной господина Барнабаса, всем видом демонстрируя, что будет дожидаться меня здесь.
Следую за архимагом и стараюсь перебороть невыносимый зуд татуировок. Пытаюсь понять, которая из них чешется сильнее, чтобы определить, кто ожидает меня за тяжёлыми дверьми. Но, как назло, зудят одинаково обе. Впрочем, выбор невелик: в любом случае либо это разгневанный моим бегством Генри, либо не менее злой Райан. Так что сюрприза, увы. не получится.
Кабинет ректора заставлен шкафами, заполненными книгами, настолько, что свободным остаётся только один пятачок: стол из красного дерева и пушистый бордовый ковёр, больше походивший на лобное место. Мягонький коврик, пушистый, между прочим. На такой упасть на колени да челом об пол стукнуться пару раз, прося о милости архимага, совсем не стыдно. Вот интересно: уже сейчас можно просить Барнабаса о заступничестве или чуточку повременить? А слезу скупую пускать стоит? Растерянно моргнула, пытаясь сообразить, как лучше себя вести в такой невыигрышной ситуации: разыгрывать невинную жертву обстоятельств или переходить в решительное наступление, отвоёвывая своё право на свободу у женихов.
Эх, вот не моё это — не гожусь я в актрисы! И лицемерить не умею, а уж хитрю, как лиса хромая. Особенно остро недостаток природного лукавства сказался именно сейчас, когда широкие плечи Генри заслоняли последнии лучи предзакатного солнца. Ойкнув, нервно сглотнула. Я и забыла, какой он огромный — сплошная гора мускулов, которая с предвкушающей улыбкой окидывает меня взглядом. Младший сын графа Арильского спокойно поводит плечами, уверенный в своей правоте, и широко улыбается, позволяя полюбоваться его добродушной улыбкой.
Решимость медленно тает. Явственно ощущаю, как дрожат коленки и нервно подрагивают кончики пальцев. Спокойно, Ведина. Ты теперь самая настоящая магичка, которая, если придётся, отвоюет своё право на независимость.
— Ну привет, любимая, — без тени насмешки ласково произносит Генри.
Знакомым с детства движением он взлохмачивает густые волосы и требовательно протягивает в мою сторону ладонь, подзывая к себе, как старую Шальку, всю жизнь просидевшую у ворот охранного поста. Очень хочется по-детски спрятать руки за спину, но из последних сил держусь, осознавая насколько уничижительно будет выглядеть этот жест.
И почему же я так настойчиво удираю от него? Мелькнула беспокойная мысль. Мы знакомы практически с пелёнок: в виршки играли вместе, петуха задиристого по двору гоняли. Можно даже сказать — дружили. Если бы не божественная клятва, данная моей матушкой на предсмертном одре, то, возможно, мы остались бы добрыми приятелями. Генри всегда был хорошим сыном: слова отца он почитал и следовал им, пожалуй, слишком ревностно. Когда же младший граф перестал
