плече.
Во двор управы он зашёл один. Помявшись, постоял около входа – только дверь отделяла его от Юлека, которого он так и не видел после передачи пряжки. Стоит ли ему рассказывать о том, что сейчас происходит? Он всё же скоро станет старостой, как-никак; другое дело, что уважения и подчинения здесь больше испытывают даже к госпоже Августине, чем к незаконному сыну прошлого головы. Нащупав в кармане ту самую серебряную пряжку, Лоренц вздохнул и направился на задний двор, где стоял, поблёскивая свечами у входа, династический склеп.
Дорожка была к нему начищена и обметена, и снег ещё не успел снова занести путь. Скоро, верно, станет уже совсем холодно. Юноша отодвинул засов и открыл тяжёлую дверь. Внутри ещё горели несколько свечей, да у входа лежали горкой лучинки. Лоренц поджёг от пламени свечи одну щепочку и спустился внутрь. Маленький гроб был только один.
– Прости меня, Фрол, – прошептал он, встав перед ним. – Не спас, не увидел, не попрощался. Только и оправдывает меня, что сам нашёл. Если б мог, всё бы отдал за то, чтоб в ту ночь быть рядом.
Снаружи завыл ветер.
– Ты же мне поверил, – продолжил Лоренц, сморгнув слезу с ресниц, – поверил, доверился, глаз с меня не спускал; что же мешал мне сделать то же и с тобой? Разве ж кто мог ещё тебя защитить, кроме меня? Я найду, Фрол, я всех найду, я до самой столицы дойду, если будет нужно, я клянусь тебе! – он тихо всхлипнул и сжал в пальцах пряжку. – Я всё сделаю, что должен, иначе вечно мне стоять перед тобой здесь после кончины!
Он подошёл ближе к гробу и опустил на него серебряное украшение. Вокруг в вазах стояли повядшие уже цветы, и лежала какая-то тряпичная кукла, и маленький деревянный меч – вроде тех, что были в лагере. Встав перед гробом на колени, Лоренц опустил на него голову. Отчаянно хотелось плакать, и чтоб батюшка пришёл и утешил его. И сказал, что не зазорно грустить по умершему другу. И что слёзы печали не могут быть постыдны даже для храброго воина.
Крики во дворе пробудили его от мутной дремоты. Послышались шаги и стуки наверху.
– Ваше Сиятельство? – раздался слабый голос Анешки. – Повсюду вас ищем. Ваши прибыли.
Лоренц заморгал и устало потёр глаза. Ноги затекли от неудобной позы. Уже второй раз он засыпал сидя, не в силах даже дойти до выделенной ему спальни. Неудивительно, что бедро продолжает ныть на каждый шаг.
– Прости меня, – сонно повторил он, проведя на прощанье пальцами по парчовой обивке. – Я приду, я обязательно приду.
Девка ждала его на самом верху лестницы. Позади был гомон, раздавались удары и такое знакомое тихое шипение.
– Вам помочь, господин? – слабо спросила она. – Вас там требуют. Что передать?
– Что? Нет, ничего не надо, я сейчас выйду, – махнул рукой Лоренц. – Ступай отдыхать. И передай Его Благородию, чтоб не избегал меня и готовился к совместному ужину. Я должен всё успеть.
Снаружи было неожиданно людно. Одних караульных было не меньше трёх дюжин, а вот людей с жёлтыми повязками на плечах набралось всего лишь пятеро. Самые здоровые уже уехали в лагерь, и в Терновке остались лишь те, чьи ранения оказались серьёзны. Солнце давно уже село. Караульные, увидав господина, расступились; в центре их круга стояли, связанные и с заломленными за спины руками, тот самый слепец, двое темноволосых мужчин и молодая женщина.
– Это было нетрудно, – к нему подошёл Иржи, склонившись в знак приветствия. – Бились только двое. Когда забрали бабу, они были готовы сдаться, чтоб ей не причинили вреда, – он усмехнулся. – Я мало что по-ихнему разбираю, но уж эти-то слова – первые, которые мы запоминаем. Куда их?
Лоренц, как завороженный, смотрел на непрошеных гостей. Двое темноволосых выглядели обеспокоенно, у них обоих были порезы на плечах и лицах. Слепец был связан по рукам и ногам, на его груди были кровоточащие раны, но он стоял с поднятой головой и улыбался. Женщина стояла чуть поодаль, на скуле её наливался синяк. Её лицо не выдавало ничего, кроме презрения; заметив взгляд Лоренца, она плюнула в его сторону. Он медленно прищурился.
– Тащите в подвалы, – велел он, не сводя глаз с фратейской женщины. – подальше от того, который уже внутри. Каждого отдельно. Свяжите покрепче, и приставьте по трое человек к каждому. И заберите с них все вещи! – спохватился он. – Я спущусь за вами. Есть кто-то, кто знает их язык? – Лоренц оглянулся по сторонам. Его пятидесятник со следами ожогов на шее поднял руку.
– Не то, чтоб хорошо, господин, – признал он, – но простые фразы понять смогу. Если никого другого нет, то…
Лоренц вздохнул. Два других претендента, сидящие сейчас в камерах, вряд ли станут его помощниками.
– Годится, – кивнул он. – Ким, кажется?
Пятидесятник утвердительно качнул головой.
– Хорошо, – Лоренц сжал кулаки. – Хорошо. Идём. Сначала… – он обвёл взглядом пленников и указал рукой на одного из темноволосых, – к нему. Вперёд!
Караульные загудели, дёрнули чужаков за верёвки, пихнули их в спины и потащили к лестнице в подвалы. Женщина рявкнула в сторону Кима; постовой, что её вёл, замахнулся было дать ей пощёчину, и один из темноволосых отчаянно крикнул что-то на своём. Жрец резко повернулся к постовому и зашептал непонятно; тот вздрогнул и опустил руку.
– Как вы хотите с ними побеседовать, господин? – с лёгким любопытством спросил пятидесятник, придерживая Сиятельство под локоть и открывая перед ним двери. Тот вздохнул.
– У меня нет больше сил снова идти в ту камеру с дыбой. Да, у нас и такое было, – грустно усмехнулся Лоренц, увидев изумлённое лицо Кима. – Есть лишь один вопрос, который я хочу задать каждому. Вряд ли для него потребуется как-то их заставлять. Но судьба у них, поверьте, будет не самая завидная, я обещаю это.
Каждого пленного бросили в отдельную камеру. Не развязывая им руки, охранники обыскали их и сняли всё, кроме обуви и рубах. Смирнее всех вёл себя слепец – спокойно зашёл за решётку, протянул руки и только чуть улыбался, не сводя немигающих белых глаз с постовых. А вот женщина, извернувшись, смогла с силой ударить имперца ногой, за что сразу поплатилась ответным пинком в живот. Когда у каждой двери
