отоварят, то чего лучше.
– А он?
– В этом, говорит, состоит главная ошибка на сегодняшний день всего человечества. Вместо того, чтобы думать о смысле своего существования, оно думает о том, как бы поплотнее брюхо набить и вещичек нахапать. Для этого никакая наука не нужна. Вполне школьной арифметики хватит. Ну, тут я уже рогом уперся. Объясняю, если все по-честному и своими руками, то хорошей жизнью меня укорять не надо. Лично моя философия в этом деле такая – живи сам хорошо и другим не мешай. А начнешь неведомо за чем гоняться, получится, как с коммунизмом – в кармане пусто, жопа голая, а в голове туман по поводу несбывшихся ожиданий. Хотя такие научные обоснования насчет счастливого будущего тогда приводили, попробуй не поверь. Поедешь, как мой дед, с Дона до Магадана географию изучать.
– Это идеология. Наука тут ни при чем.
– Не скажи, без науки сейчас никуда. Без нее хрен разберешься, в чем тут главная загвоздка заключается. И кто Хлесткина приговорил, тоже разберемся.
– Хлесткин тут при чем?
– Забыл, что он на мне висит? Мне это надо?
– Так разобрались, что не висит. Сам признание читал.
– Какое признание?
– В милиции. Заявление. Ирина ваша написала, что передала карабин на время неизвестному лицу. Что из него Хлесткина убьют, понятия не имела.
– Ну да, я у мамы дурочка. Понятия она не имела. И с каких это пор она моей стала?
– В смысле?
– Ты же сказал – «ваша Ирина».
– Я имел в виду, что она у вас находилась. Жила.
– Ты тоже у меня находился.
– Видел, как она ночью выходила. Поскольку сама призналась, могу теперь быть свидетелем.
– А раньше чего молчал?
– Разобраться хотел. А потом уже не имело смысла.
– Это почему?
– Мне кажется, дело совсем не в Хлесткине.
– В ком тогда?
– В Омельченко. Кто-то уверен, он знает, что тогда здесь произошло. Два года назад. Поэтому его и подставили.
– О том, что тогда произошло, каждая собака у нас знает.
– Я имел в виду, что он знает то, чего никто не знает.
– Кто?
– Петр Семенович Омельченко.
– Что я знаю? Что?!
– Хлесткин здесь летом в одно время с пиратами находился. И, судя по его словам, сделал какие-то выводы. Вы сами слышали. Ну, когда он к вам приходил.
– Плевать я хотел на его выводы! Это он из-за зимовьюшек своих вызверился. Сел бы, дурак, и подумал, на хрена мне надо их взрывать. Делать мне больше нечего. Он у местных добытчиков давно уже кость поперек горла. Все подчистую на своих ухожьях подмел. А сюда приперся новые места разведать. Нехорошо, конечно, о покойнике плохо, но и хорошего о нем немного наскребешь. Путаный был человечек. Хотя охотник экстра, ничего не скажешь.
– Тогда еще один вопрос, Петр Семенович. Почему ты именно сюда пожаловал со своими загогулинами разбираться?
– Правильный вопрос. Предполагал, что ты мне его обязательно поставишь. Для постороннего человека вопрос действительно не очень понятный.
– Это у вас в доме я был посторонним. А здесь, согласно приказу по институту, мое рабочее место. Следовательно, в настоящее время я здесь хозяин. А хозяин должен быть в курсе дела, что вокруг происходит.
– Если не отвечу, что тогда? Выгонишь?
– Петр Семенович, ты же сам мне сказал, что мы по одной жердочке куда-то перебраться должны. Хотелось бы знать – куда? И зачем?
Омельченко хмыкнул и покрутил головой, словно отгоняя какие-то неприятные мысли. Потом выбрался из-за стола, прихватил карабин и шагнул к выходу. Я растерянно молчал. У самых дверей он обернулся и неожиданным шепотом объяснил:
– Пошманаю вокруг. Чтобы ни одна сволота не подслушала, что я тебе в ответ разъяснять буду. Услышит кто, тогда нам с тобой хана.
Надо сказать, что на сей раз я растерялся. Не понял – то ли он всерьез, то ли это повод, чтобы исчезнуть. Не исключено, пытается уйти от ответа и напустить тумана вокруг своего неожиданного появления. Приказал себе быть готовым к любому повороту событий и стал ждать.
Вернулся Омельченко не так чтобы скоро. Хмуро посмотрел на меня и сел за стол, положив под руку карабин.
– Тут у тебя как вокруг деревенского клуба. Следов – за день не разберешь. Каждой твари по паре. У Кошкина какая обутка?
– Сапоги резиновые.
– А ты, значит, в том, что сейчас. Поэтому картинка на сегодняшний случай такая. Кроме вас двоих тут еще народишко топтался. В количестве двое. И не далее, чем вчера.
– Это они, наверное, Кошкина.
– Очень даже может быть. Он у тебя как? В каком настроении находился? Боялся чего-нибудь? Расспрашивал? Намекал?
– Слышал внутренний женский голос, который посоветовал ему уматывать отсюда в самое ближайшее время. Вместе со мной.
– Женский, говоришь? Уже интересно. Выходит, последовал совету. А ты, значит, решил посмотреть, чем дело кончится, чем сердце успокоится. Не боишься?
– Женских голосов? Не боюсь.
– А зря.
– Не понял.
– Я пока тут по кустам да по камушкам шманал, тоже показалось.
– Женский голос?
– Толком не разобрать было, речушка здешняя шибко шумная. Но вроде смахивает.
– Ну а вам он что посоветовал?
– Зря, говорит, Петр Семенович, ты в это дело ввязался. Ой, зря!
Я внимательно посмотрел на Омельченко – издевается, дурака валяет? Да нет, глаза серьезные, злые.
– Я про себя думаю, рад бы не ввязываться, так ввязали. По самое не хочу. И деваться мне теперь некуда, кроме как во всей этой хренотени разобраться и к главному закоперщику подобраться. Мы бы тогда с ним по душам поговорили.
– Тоже считаешь, что имеется главный?
– Как без него? Такие дела на авось не делаются. А что, еще кто-то так считает?
– Мне тоже в голову приходило, что без мозгового центра не обошлось. Слишком уж одно за одно цепляется.
– Соображаешь. Тебя ведь тоже не хуже чем меня подставили. Или ошибаюсь?
Омельченко уставился на меня тяжелым спрашивающим взглядом.
– Чего молчишь?
– Думаю.
– Надумал чего?
– Самого главного своего подставлявщика отыскал.
– Ну? Кто такой?
– Перед тобой сидит. Кто ему, дураку, только не советовал сюда не соваться.
– Не в коня корм, выходит?
– Вот, вот. Рыжий тот же самый вывод сделал.
– Что за Рыжий?
– Это я так Кошкина про себя называю.
– Тоже отговаривал?
– Целую философскую базу подвел на собственном примере.
– Он-то чего боялся?
– Никак понять не мог, зачем он сюда со мной прилетел. Очень ему этого не хотелось, а полетел.
– Приказали, вот и прилетел.
– Так вы же и приказали.
– Стал бы он меня слушать. Сам с утра пораньше заявился. Говорит, слыхал, твоему жильцу подсобная рабочая сила требуется. Готов
