когда Мак до боли стиснул мою грудь. Инстинктивно подалась назад и потерлась о его эрекцию. Услышала, как он зарычал. А затем провалилась.
Его пальцы ― дразнящие, одурманивающие, доводящие до исступления. Его поцелуи ― сладкие, возбуждающие, мокрые. Тело горело и пульсировало и, попадая на него, холодные капли превращались в кипящую лаву.
Мы сходили с ума, забыв абсолютно обо всем.
Ласкали друг друга, словно обезумевшие.
Словно у нас было всё время мира. И оно замерло только лишь для нас.
Губы Мака скользнули по шее и плечам, по позвоночнику, обсыпав тело новой волной мурашек. Я закрыла глаза и ощутила, как он наполняет меня ― медленно, играя на моём терпении, вынимая душу, вынуждая стать куклой в его умелых руках.
Толчок. И я едва не лишилась сознания.
Скрипнула ногтями по плитке, запрокинула голову.
Толчок. Неспешный, провоцирующий, оголяющий и без того заведенные нервы.
Ещё толчок. И снова.
– Мак…
– Ты сама напросилась, ― прошептал он, и пришлось до боли закусить губу, чтобы не крикнуть.
Мак дразнил и мучил меня. Любил медленно и нежно, в то время как всё моё тело изнывало от желания. Я хотела его жесткости, его грубости, его господства. Он знал это, и наслаждался моим бессилием.
– Это нечестно.
Услышала, как он хмыкнул.
– А кто сказал, что я играю честно?
Почувствовала, как Мак вышел из меня и всхлипнула. Коленки стали ватными, от возбуждения я мало что соображала. Мужские губы коснулись шеи и, подразнивая, добрались до мочки уха. Ледяные капли заставили дрожать.
Ощутила, как его ладони накрыли мои, сильнее вжимая в плитку.
А затем ― как он снова меня заполнил.
Медленно, мучая. Вновь и вновь.
А после ― даря то, чего я так желала.
Жестко. Грубо. Сильно. Мак вколачивался в меня, как бешеный зверь.
Крики смешались с пошлыми хлопками. В воздухе запахло сексом.
Я снова рассудка лишилась, понимая, что пропадаю.
– Мак!
– Да, Никки.
– Господи, Мак!
Царапнула плитку и до крови закусила губы. Сознание помутилось, а после ― разлетелось в щепки. Вскрикнула, понимая, что взорвалась. И чувствуя ― Мак тоже.
Он уронил голову мне на плечо, уткнулся носом в шею.
Мы оба часто дышали, опираясь о стену, и я знала, что до сих пор на ногах лишь потому, что мой греческий Бог стоит сзади.
Мой.
– Осторожнее, я ведь так и привыкнуть могу, ― прошептал он мне в ухо, заставляя удовлетворенно улыбнуться.
Когда мы выползли из душа, часы показывали 9:21. Я подумала, что, наверное, Мак всё―таки опоздает на тренировку, но мне было приятно понимать, что причиной этому буду я. И наш жаркий утренний секс, конечно.
Мы уже оделись, и Мак собрал свою спортивную сумку, когда дверь комнаты внезапно с грохотом шарахнулась о стену.
Я вздрогнула и повернулась.
На пороге оказалась Тейлор ― её руки дрожали, лицо было мокрым от слез, а в глазах ― такая вопящая боль, что не «услышать» её было просто невозможно.
– Это правда? ― дрожащими губами спросила она, в упор смотря прямо на Мака.
– Правда, что? ― не понял он.
– Я приёмная?
Застыла, понимая, что не дышу. А ещё не ощущаю, как в спину мне дышит Мак.
Всё потому, что он тоже не дышал.
– С чего ты это взяла?
– Не ври мне, Майкл! Боже, хотя бы раз в жизни скажи мне правду!
– Я никогда тебе не врал…
– Я бумаги нашла. В ящике твоего стола. ― бросила на кровать папку, и не нужно было смотреть, что там, чтобы понимать ― Тейлор не блефует. ― Ну как? Станешь отрицать?
– Давай поговорим, хорошо?
Тейлор выдохнула. Судорожно. Рвано. На грани срыва.
Понимая ― всё правда. Всё до последней строчки.
А затем переключилась.
– Ты знала, верно? ― она посмотрела на меня с такой болью и одновременно с такой надеждой, что у меня едва сердце на куски не порвалось.
Я знала.
Знала и не сказала.
Предала. Солгала. Причинила боль.
И самое паршивое ― осознанно.
– Тейлор…
– Все вокруг знали, так? Все, кроме меня!
– Лори, послушай…
– Да не хочу я слушать! ― надрывно закричала она, а затем, срываясь в истерику, завертела головой. ― Вы все мне врали! Ты! Родители! Все!
– Лори… ― но не слушая брата, Тейлор уже неслась прочь из комнаты. ― Лори!
Мак практически перелетел через меня, выскочив следом за сестрой. Я ― за ним.
Преодолел лестничный пролет за две секунды и едва не вышиб закрывающуюся перед ним входную дверь.
– Лори! ― он стукнул по капоту отцовской машины. ― Давай поговорим, прошу! Остановись! ― она отвернулась, заплакала сильнее, а затем резко сдала назад. ― Лори, черт возьми, не поступай так со мной! ― удар сердца; второй. ― Лори!!
Шины взревели, когда Тейлор резко вырулила на соседнюю дорожку.
– Лори!!!
Автомобиль с визгом сорвался, и я едва сдержала всхлип, каждой клеточкой ощутив разрастающуюся внутри Мака боль. Тупую. Жгучую. Слишком непосильную для одного.
Он схватился за голову. А затем внезапно рухнул на колени.
Я рванула к нему, чувствуя, как по щекам бесконтрольно текут слезы.
А сердце ― уже в который раз обливается кровью.
Упала на асфальт рядом, взяла его лицо в ладони. Пальцы дрожали, грудь горела. Хотелось выть, кричать, вопить. И забрать всю его муку себе. Всю. До последней капли.
– Посмотри на меня, ― прошептала, сморгнув с глаз пелену, ― ну же.
Мак поднял взгляд, и я закусила губу.
– Она даже не выслушала меня… даже не попыталась…
– Ей просто нужно время.
– А что, если она что―нибудь с собой сделает? Господи, Никки, я ведь никогда не прощу себе, если с Лори что―то случится.
И мне хотелось бы убедить его, что ничего не случится.
Хотелось бы успокоить.
Но мы оба понимали ― сказав это, я бы солгала.
Тейлор была слишком взбалмошной, слишком эмоциональной и слишком ― слишком. Эта девчонка даже в нормальном состоянии умудрялась вляпываться в неприятности. Одному Богу было известно, что могло прийти ей в голову сейчас.
– Позвоню Сейджу, ― прошептала, доставая из кармана мобильник.
Набрала номер и, вслушиваясь в гудки, не переставала смотреть на Мака.
Сердце вновь отстукнуло, когда я осознала, что впервые вижу, как этот всегда сильный и решительный мужчина ломается под гнетом невыносимой боли.
Что впервые вижу, как он плачет.
Мак (+ кусочек от лица Тейлор)
Я потерял сестру.
Эта мысль уже почти сутки не давала мне покоя.
Тейлор не отвечала на сообщения и не брала чертову трубку. Никто из её друзей и знакомых не знал, где она. Мы с Сейджем половину города на уши
