под стражу? Вы не даете работать собственным детективам! Вы не подписываете им разрешения на выезд в графства и трату казенных средств для поездки на омнибусе, чтобы проследить за подозреваемыми!
– Итан, вы стали каким-то болезненно подозрительным. Зачем мне усложнять свою работу зараженными бедняками, когда меня вот-вот сместят с поста из-за нового маньяка в городе? – твердым голосом спросил комиссар, строя из себя делового человека. – На самом деле очень хорошо, что вы сами заявились в Скотланд-Ярд. Я собирался спуститься, чтобы узнать у мисс Дю Пьен, где вас можно найти. Мне доложили об очень интересной надписи, недавно появившейся на стене одного из домов в Уайтчепеле. Имеется ее копия и рапорт полицейского, но я посчитал, что вам нужно посмотреть на все вживую.
Я согласился поехать с Томасом при одном условии – мы вдвоем тщательно осмотрим подвал. Мистер Гилберт сначала пытался отказаться и говорил, что я слишком дотошный человек, теряющий время понапрасну, но моя настойчивость оказалась сильнее, и мужчина неохотно согласился.
В подвале действительно не было ящиков. Вместо них стояли зловонные бочки с сельдью, а кто-то даже оттер кровь после убитого бандита. Комиссар полиции посмеялся надо мной и, шаркая ногами, вернулся обратно в экипаж, а я, слегка задержавшись, сильно топнул ногой, в сердцах проклиная это место.
Остаток пути бессовестный Томас, выражая нескрываемое наслаждение, в подробностях рассказывал, как ранним утром неизвестные подожгли бесовскую контору лорда Абберлайна, которому сломали нос, и как юноша вместе со своим баламутным отцом ворвались в Скотланд-Ярд, требуя немедленно начать расследование.
Я подумал, что если бы у Виктора отсутствовали присущие всем молодым людям максимализм и вера в бессмертие, то он мог бы избежать встречи с разъяренными бандитами, оставшись с ровным носом и деловым предприятием. Похоже мистер Баррингтон решил идти до конца, позволив себе единожды нарушить правила, касающиеся людей высшего общества, ради отмщения за своих подопечных.
– Итан, не вижу и малой толики радости в ваших глазах.
– Чему радоваться? – с досадой спросил я, пытаясь усидеть ровно и не подскакивать на каждой дорожной неровности. – Сегодня от недовольства подожгли агентство лорда Абберлайна, завтра устроят беспорядки в одном из полицейских отделов. Рано ликуете, Томас. К тому же, вам пока неизвестно, кто конкретно устроил пожар.
– А вам?
– Может быть, известно, может, и нет. Одно могу сказать точно – это сделал не я.
– Вы, когда шутите и говорите загадками, считаете себя, наверно, особенным и многогранным человеком, а люди вокруг видят в вас лишь душного кретина и мерзкого хама.
– А вы жадный и расчетливый. Только я в любое время могу превратиться из хама в любителя рубить неприятную правду, а вы, мистер Гилберт, так и останетесь меркантильной гадиной.
Комиссар полиции понял, что ответить ему нечего, и сразу же прикусил свой ядовитый язык почти до конца нашей маленькой поездки.
– Я поразмышлял над преступлениями на досуге, – сказал Томас без присущего ему чванства. – Обычно серийные убийцы оставляют зацепки, намекая на желание, чтобы их поймали.
– Дело действительно запутанное, раз вы соизволили податься в раздумья, еще и в свои свободные часы.
– Мне кажется, что для Уайтчепельского мясника акт потрошения, в его понимании, является неким раскрытием человеческой красоты. Как будто он следует понятию, что самое красивое в человеке – это его внутренний мир.
– Если оглянуться по сторонам, то его вполне можно понять, – отшутился я, поймав на себе непонимающий взгляд комиссара. – Никто не знает, что движет преступником. Вы, Томас, буквально час назад обвиняли меня в мнительности, а сейчас сами высказываете предположения, которые больше подходят для новостных колонок в желтой прессе.
Экипаж остановился около въезда в подворотню, в которой хрипло лаяли голодные собаки на цепях. Я открыл дверцу и преградил зонтом проход мистеру Гилберту, который стремился выйти самым первым.
– После меня, – съехидничал я, ступая на землю. – Несмотря на наше недопонимание, очень лестно, что вы выбрали именно мою персону в качестве компаньона.
– Кроме вас, в округе больше не осталось никого, кто мог бы обладать минимальным интеллектом, – пропыхтел мужчина, после чего поправил конец золотой цепочки от часов, прикрепленный к пуговичной петле. – Ах, да! Имейте в виду, кое-кто закрыл глаза на похищенный вами и мисс Дю Пьен экипаж в Ламбете.
Кучер привез нас на улицу Гоустон-стрит, где находился пропитанный гнилым воздухом доходный дом. Из его окон доносились жуткие выяснения отношений между людьми, раздавалась мужская брань и слышался жалобный плач маленького ребенка. Около уличной стены колотились мужчины, а на балконе второго этажа, покуривая сигарету и облокотившись на перила, стояла молодая девушка в длинной ночнушке, не имея под ней нижнего белья.
Она помахала взглянувшему на нее комиссару и кокетливо подмигнула, сияя улыбкой во весь рот с ярко накрашенными губами.
– Томас, видел у вас крестик на шее. Человек божий, но деньги есть деньги? – спросил я, рассасывая конфету.
– Все святое в храмах уже давно осталось побирушкам в обносках, а такие люди, как мы, находим там выгодное стяжательство, – проворчал он. – Если бы меня спросили, из-за чего вы отправитесь на тот свет, то я бы без тени сомненья ответил – ваш длинный язык. Мои возможности терпеть вас не истощились только по одной причине: некоторые газетные издания развернули против меня кампанию, открыто осуждают полицейские способы расследования и очень мешают в получении достоверных сведений. Общественное давление растет. По-прежнему нет никаких зацепок. Полиция вынуждена выставлять дополнительные патрули, но их все равно не хватает. Можете представить улицы Траул-стрит или Дорсет-стрит?
– Конечно.
– В каждом доме на этих улицах проживает больше сотни человек. Как можно кого-то поймать, если мы не в состоянии всех опросить?
– Насколько мне известно, вас также обвиняют в том, что вы предложили награду за информацию о преступнике, но почти сразу отказались от нее. Почему?
– Я не против нее. Министр внутренних дел не одобряет предложение.
На одной из блеклых, осыпавшихся стен со старыми следами от копоти я обнаружил большую неровную надпись, гласившую: «В законе столько интересных статей – обвиняйте хоть каждого встречного. Однако помните – вы можете считать себя богом, но перед смертью все равно испытаете страх простого человека».
– Написано с ошибками засохшей красной краской, разбавленной водой, – сказал я, касаясь стены пальцами.
– Почему засохшей? – спросил комиссар, вглядываясь в буквы.
– Обратите внимание на ее укрывистость, она едва перекрывает камень, а также на небольшие твердые кусочки вещества, не растворившихся в воде.
– Сможете сказать, кто хулиган?
«Естественно! Мистер Брандт же не болван, как вы, и умеет решать загадки!» – подумал я, но вслух произнес: – Вам известен иммигрант еврейского
