Надо отдать должное английским чиновникам, они отнеслись ко мне со всем возможным сочувствием, доставили в Европу и на сумму, присланную из ООН, поместили в одну из хороших психиатрических клиник под Лондоном. Там у меня не нашли никаких серьезных отклонений и заключили, что гибель экспедиции, произошедшая на моих глазах, оказала на меня слишком серьезное воздействие, так что нервы мои в конец расстроены, и мне нужны покой, отдых, хорошее питание и тому подобные мелочи, которые врачи прописывают всегда, когда не знают, какой поставить диагноз.
У меня хватило ума больше не пытаться рассказывать о пляшущих мертвецах и эликсире бессмертия. Я составил насквозь лживый отчет о нашей экспедиции и переслал его в ООН. Как ни странно, ко мне продолжали проявлять интерес. Я был единственным выбравшимся, и в поддержании контактов со мной научно-консультативный совет был очень заинтересован.
Вскоре, не без сопротивления моих новых коллег в Мюнхенском университете, я получил хорошее место и стал читать лекции, имея очень приличное, по моим скромным запросам, жалование. Скажу сразу: мои высокие покровители из этого центра международной неразберихи отчего-то были уверены, что я тибетолог. Таким образом, предоставленная мне работа требовала полной переквалификации. Впрочем, в моем положении едва ли можно было выбирать. Я не привык быть плохим специалистом и честно погрузился в антропологию Тибета, испытывая к этой тематике самое глубокое отвращение.
Я заканчиваю писать, сидя на кафедре, где часто остаюсь работать ночью. Во-первых, мне очень далеко добираться до дома, а трамваи ходят плохо. Во-вторых, в комнатке, которую я снял на окраине города у многодетной семьи, не очень-то отдохнешь. Поэтому, когда у меня выпадает утренняя лекция, я всегда предпочитаю обосноваться здесь же, в университете.
Сейчас я, пренебрегая пожарной безопасностью, установлю на заваленном тибетскими древностями столе спиртовку, чтобы сварить себе кофе, и, уподобясь господину Германну, начну вскрывать пурбой банку консервов.
Передо мной лежит довольно увесистая стопка листов, которую можно считать настоящим отчетом об экспедиции. У этой рукописи, не смотря на ее объем, есть одно немаловажное достоинство: она никогда и никем не будет прочитана.
