липой целоваться, они побегут домой заниматься. — Яков вскинул кудрявую голову. — Ого, а я уже стихами заговорил! А тебе — не хочется?
— Нет. Ты прав, такие липы меня не вдохновляют. Давай лучше напишем в «Уральский рабочий» заметку об уродах-деревьях? А?
— Я — за! Дай авоську, я понесу.
Ирина засмеялась:
— Да ты лучше с базара понеси — с картошкой!
— А я хочу и на базар и с базара. Что нового в Соколовке?
— У Лизы проездом гостят ее студенческие друзья — муж и жена. Она украинка, бойкая такая, с характером. А он очень смешной, застенчивый и умный. В толстых очках…
— Поэтому и умный?
— Перестань ты! Просто умный.
— Ну, тогда сдаюсь.
Ирина посмотрела на Якова. На его широком лбу выступили мелкие капельки пота.
— Яша, тебе не трудно идти? Может быть, поедем трамваем?
— Конечно, трудно. Надо было окрылить меня, тогда бы я не пошел, не поехал, а полетел бы!
Иринка сама взяла его под руку.
— Окрылю, но через месяц — не раньше.
— Что ж с тобой поделаешь! Да… Через месяц мы с тобой уже сдадим экзамены, и прощай, университет. И поедут двое журналистов Ирина Дружинина и Яков Шатров в дальние края… Может быть, в самую глушь — в районную газету. И знаешь, что я бы тебе посоветовал, если ты не мечтаешь о кабинете замредактора областной газеты, товарищ Дружинина? Заняться одной темой. Написать когда-нибудь повесть о настоящем человеке…
— Она уже написана.
— Плохо ты думаешь о людях, Аринка, если считаешь, что настоящий человек только один летчик Алексей Маресьев.
Иринка смутилась и с уважением взглянула на Якова:
— Нет, я так не думаю.
Яков мечтательно сказал:
— Если у меня есть все-таки настоящий талант. — Он рассмеялся. — А я имел однажды наглость утверждать подобное. Правда, о своем даровании я говорил только себе и отцу — скромность! Короче говоря, Аринка, давай вместе писать повесть о человеке, который оставил в городе хорошее положение, удобную квартиру и добровольно, без нажима сел однажды в поезд… Приехал в деревню и, как за свое кровное, взялся за дела отстающего колхоза.
И опять Иринке показалось, что прохожие смотрят на нее, но уже не так, как раньше, — с усмешкой, а радуясь за нее. Еще бы! Разве не настоящее счастье, когда рядом с тобой идет друг, которого любишь, которым восхищаешься.
— Поедем в самый захудалый район, а?
— Все равно, — тихо сказала Иринка. — Лишь бы вместе. А я захолустья не боюсь. Мне вспоминается, Чехов где-то писал о том, что он никак не понимает, зачем это умные и чувствующие люди теснятся в столицах и не идут в степь, в леса…
Яков не удержался:
— Хорошо мне с тобой, Аринка! Даже вот сейчас… когда со всех сторон прохожие толкают и, вместо настоящих деревьев, такие каракатицы топорщатся… А я все в себе талант, чудак этакий, искал. А настоящий талант есть и в том, чтобы жизнь не без толку прожить и человека, необходимого сердцу твоему, встретить.
2
Строительство стадиона шло полным ходом. Давно белела свежим деревом решетчатая изгородь стадиона. Вытягивались длинные ряды скамеек — места для зрителей. Топольский из-под ладони смотрел издали на круглые колонны арок ворот стадиона.
— Здравствуйте, Аркадий Иванович! — раздался голос. Топольский обернулся:
— А, Багиров, привет…
— Иду со смены, думаю, дай зайду, посмотрю, как стадион-то наш растет…
— Как видишь, — кивнул на арку ворот Топольский, — не так уж плохо. Основные работы закончены. Взгляни, вот — арка с колоннами. С Ромашкиной из-за них мы чуть было кровными врагами не сделались. Ей вынь да положь шестигранные колонны, а я настоял — должны быть круглые, монументальные. А как ты думаешь?
Багиров посмотрел на колонны, добродушно сознался:
— А пес их знает, Аркадий Иванович, какие лучше! По мне те и другие — хорошо. — Он пошевелил верхней губой, над которой у него ерошились белесые усы. Василий еще окончательно не решил: отпускать их или нет. Вот завтра приедет со смотра самодеятельности Марфуша, скажет. В таком деле с женой непременно надо посчитаться. — Я ведь, Аркадий Иванович, футболист. Хочу стариной тряхнуть, давно по полю мяч не гонял.
— Вот оно что! Не вратарь?
— Что нет, того нет.
Уже несколько минут около Топольского стоял прораб, не решаясь перебить начальство.
— Аркадий Иванович, сейчас по дороге сюда встретил главного инженера. Он просил вам передать — со следующей недели одну строительную бригаду перебросить надо на второй участок.
— Что за ересь! — вскинулся Топольский. — Терпеть не могу, не окончив одно дело, переходить к другому.
— Там жилой дом, Аркадий Иванович, кончать надо.
— И здесь надо. Вон Василий Багиров культурно отдыхать хочет, состязаться хочет.
Багиров покраснел так, что его брови стали словно еще белее.
— Отдыхать, я и так отдыхаю, воздуха теперь везде много — не только на стадионе. Он подождет — долго ждали. Жилые дома важнее. Сам жил в одной комнате — знаю.
Топольский уронил сухо:
— Жил в одной и мог ждать двух. Ну, и другие подождут.
Василий подумал о Топольском: «Деревянными колоннами любуется, а до жилья, видишь ли, у него руки не доходят», — а вслух сказал:
— Ну, так бывайте здоровехоньки! Мне в управление еще завернуть надо.
…Рабочий день кончился. Со строительной площадки расходились рабочие. Видя насупленные брови Топольского, взгляд, устремленный вдаль, заложенные за спину руки, предупредительный прораб, осторожно ступая по звенящей от сухости древесной щепе, удалился от начальства, дабы не мешать его «глубокомышлению».
Топольский же, глядя на видневшееся вдали здание клуба, мечтал о своем будущем. Не клуб поселка привлекал его внимание, а место, на котором он стоял.
Вот на таком возвышенном месте как бы выигрышно поднимался дом, построенный по проекту его, Топольского… Ноздри Аркадия дрогнули, он выпрямился. Какое оно, здание? По стилю — это смесь нашего древнерусского и готического, монолит мощи и стремления ввысь. Рвущийся в небо шпиль должен кончать сооружение…
…А юркий прораб, догнавший по дороге одного из рабочих, усмехнувшись в кулак, кивнул, в сторону Топольского:
— Наш-то мечтатель-завоеватель. Треух бы ему еще на голову — истый Наполеон…
— Ты напрасно на него, Иваныч, — сказал рабочий. — Инженер он знающий.
— Знающий, верно. Но я его больше тебя понимаю. С первых дней, как он сюда приехал, изучал. Работает неплохо. Только вот собой не надышится!
3
Лодка мягко покачивалась на воде. Озеро от цветущей ряски казалось зеленоватым ковром в мягких солнечных складках.
— Хорошо! — Борис со всего размаха хлопнул плашмя веслом по воде, лодка резко покачнулась. Васса, ойкнув, схватилась за Лизу.
— Борька, сумасшедший! Хочешь утопить нас?
Борис снял очки.
— Тебя, например, не утопишь: всегда из воды вылезешь, да еще и сухая!
Все засмеялись и громче
