— Как она? — спросил рядом уже знакомый мужской голос.
— Плохо. Впервые вижу, чтобы кто-то так чувствовал себя после кукрения. А ты раньше такое видела?
— Нет, — после паузы согласился мужчина, оказавшийся женщиной.
«После кукрения, — слова бились в голове Миры, будто шарики для пингпонга. — Значит, я кукрила».
В памяти ещё было ярко воспоминание о толпе, преследовавшей её на улице, Натахе и Альке. Если это и есть «кукрить», то лучше сразу умереть. Почувствовав прикосновение к руке, Мира открыла глаза. Рядом с ней сидела женщина-гора. Огромные груди, мощные руки, монументальный торс, слоновьи ноги. На её лице тоже всё было крупным: толстые губы, большой нос. Но самыми примечательными были глаза: чёрные, живые, блестящие, молодые.
— Тебя как звать-то? — спросила женщина тем самым мужским голосом.
Мире вспомнился совет Гая взять себе другое имя, но она сразу отмела этот вариант. Эдак можно позабыть, кто она и откуда и смириться с окружающим скотством. А ей не хотелось мириться. Она поклялась себе, что найдёт способ вернуться домой. Не может быть, чтобы не существовало возможности нырнуть обратно!
— Мира, — сказала она.
— Откуда ты?
— Из Питера. А вы?
Большая женщина улыбнулась:
— Из Акапулько.
Мира растерянно моргнула:
— Но это же в Мексике…
Женщина с улыбкой кивнула. Мира отметила, что стало тихо, и физически ощущала направленные на себя взгляды. Желая сказать мексиканке что-то приятное, она заметила:
— Вы говорите совсем без акцента.
Всё расхохотались. Преодолев тошноту, Мира привстала на локте и огляделась, не понимая, что смешного сказала. Она лежала на полу в комнате, стены которой терялись во мраке. Зато было хорошо видно частую решётку справа — за ней горели факелы. Камера (назвать это место иначе Мира не могла) была наполнена женщинами разного возраста и цвета кожи. Они сидели группками или по одиночке на разостланных прямо на полу тряпках. Несколько фигур бесцельно бродили между сидящими. На них шикали, били по ногам, но они этого даже не замечали. Просто бродили туда-сюда, из света в тень и обратно, будто призраки.
— Мы тут все говорим без акцента. Даже ты, — с насмешкой заявила молодая худая блондинка с симпатичным, но злым лицом.
— В смысле? — спросила Мира.
— Здесь один язык, азарский, — пояснила женщина с добрыми глазами старой лошади. — Я прибыла сюда из Англии, Гузель (кивок на одну из сидящих на полу женщин) из Узбекистана.
Она перечислила ещё несколько географических названий, но Мира не слушала. Ей вспомнилась встреча на мосту с мужчиной и жабой, а также то, как она неожиданно перестала понимать, что говорит Алька.
— Вы все тоже тонули? — спросила она, обводя взглядом женщин.
— Конечно. Мы же мокрозявы, — ответила мексиканка.
— И вас всех сбросила жаба?
Снова смех. Похоже, она внесла в их унылую компанию веселье. Не смеялась только англичанка.
— Нет, — ответила она. — Я утонула в собственном бассейне. Без жаб.
Смех вдруг стих, и всем стало как будто неловко.
— Не утонула, а утопили, — холодно заметила худая блондинка, бросившая ранее ремарку про отсутствие акцента. Мира подумала, что уже чувствует к этой девке неприязнь.
— Рот прикрой, — рявкнула на худышку мексиканка.
Девка опустила глаза. Похоже, мексиканка была в этой женской колонии авторитетом.
Англичанка дотронулась до плеча мексиканки, будто хотела сказать: «Я сама» и спокойно произнесла:
— Алекса, я знаю, что меня топили.
Несколько человек удивлённо повернули к ней головы.
— Не надо, — ласково сказала мексиканка, но женщина перебила:
— И знаю, что это сделал муж, чтобы получить состояние моих родителей и пользоваться им вместе со своей молодой любовницей. Но что мне от этого знания? Как оно поможет мне здесь выжить?
Теперь многие смотрели в пол.
— Поэтому я придумала себе другую историю, — говорила она: — Историю, в которой мой муж муж меня любит и ждёт… И всем отчаявшимся советую сделать тоже самое, — она перевела на Миру блестящие от слёз глаза: — Верь в любовь, девочка. Ненависть и озлобленность ещё никого не спасли.
Она бросила короткий взгляд на блондинку.
— Но постойте! — перебила Мира, поражённая новой мыслью. — Если вас утопили, то, получается, мы здесь все покойники? Это чистилище или… как его правильно назвают?
Она мысленно вернулась к сцене на мосту, словно наяву увидела, как падает в воду, захлёбываеся, тонет. На мосту собирается толпа — любопытные лица, напуганная Алька. Вызывают водолазов, они находят её бездыханное тело, поднимают. Похороны…
— Ты не первая, кто задаётся таким вопросом, — сказала англичанка.
— Но чтобы узнать это наверняка, нужно вернуться домой. А это ещё никому не удавалось, — раздался женский голос из темноты коридора. Мира поняла, что её камера здесь не единственная. Сколько же их — мокрозяв, которые должны кукрить?
— Никому не удавалось? — переспросила она дрогнувшим голосом. — Вы хотите сказать, что отсюда нельзя вырваться?
Её с головой накрыло отчаяние.
— Попробуй, может тебе удастся, — скривилась белобрысая.
Остальные промолчали. Мира вдруг заметила, что правые ладони окружавших её женщин перемотаны тряпицами, будто все они принадлежали к некой секте. Поднеся к глазам руку, Мира обнаружила, что и её ладонь перемотна. Кстати, та самая, которую она порезала, убегая от толпы. Оттянув тряпицу, Мира увидела короткий порез, пересекающий линии жизни и сердца, и образующий с ними треугольник. Кровь засохла, и в полумраке рана казалась чёрной. Сжав и разжав руку, Мира почувствовала в месте пореза слабую боль. Ещё она заметила, что вместо джинсов и футболки на ней доходя до колен платье из грубой серой ткани, которое можно было скорее назвать рубищем. Мира вновь взглянула на перевязанную руку и спросила у англичанки, которая показалась ей самой доброй и понимающей из присутсвующих:
— Что это? Почему у всех ладони перевязаны?
В лице женщины промелькнула растерянность.
— Они берут у нас кровь, когда мы кукрим. — ответила за неё мексиканка.
Мира напрягла память, но не смогла вспомнить, как ей делали надрез на руке и то это делал. Она вообще ничего не помнила с тех пор, как ей в комнате у Найры надели на голову мешок. Затем провал и куб.
— Зачем им наша кровь? — спросила она дрогнувшим голосом.
— Они капают её в воду, и та становится безопасной для тех, за Башней, — ответила за англичанку белобрысая, презрительно скривив губы.
— Сколько капают?
