Зерна каэриса! Я хлопнул себя по поясу, ища заветный мешочек, и только потом догадался переключиться на инвентарь.
— Не надо, — поморщился Молчан. — Чего сделано — того уж не воротишь. Из меня сила вышла, да в тебя вошла. Значит, теперь ты и есть… ведун… настоящий.
Ворчливый старик, которого я сам иной раз был готов пристукнуть его собственным посохом за дурной нрав и острый язык, высушил себя до капли, спасая непутевого ученика. Но ничуть не сердился, скорее наоборот — в первый раз за все наше знакомство выглядел почти… почти удовлетворенным. Сила, которую он носил чуть ли не две с половиной сотни лет, нашла нового владельца. Молчан закрыл глаза, и глубокие морщины на его лбу наконец разгладились. Ведун будто бы сбросил с плеч груз — и уже налегке спешил туда, куда когда-то ушли Рунольв и Хильда.
— Дед Молчан… — прошептал я. — Да как же так-то?..
Но он не ответил.
Не знаю, сколько я просидел, пытаясь хоть немного отогреть понемногу остывающее тело учителя. Спешить было уже некуда — огонь вокруг погас, Руевист обратился в прах, и даже туман над островом и Вишиневой как будто рассеялся. Пламя Сварога, в котором Молчан сжег сам себя, прогнало всех, кто прятался поблизости… возможно, даже Неведомых.
— Боярин… Ты погляди! — Ратибор, прихрамывая, вышел из-за деревьев и вытянул руку, указывая куда-то мне за спину. — Никак, снекка наша. Пробились-таки!
Я не обернулся. Никакая сила сейчас не заставила бы меня пошевелиться и потревожить Молчана, будто бы уснувшего у меня на руках. Он не уступал мне ростом, но сейчас почему-то казался хрупким и беззащитным, как ребенок.
И я должен был остаться с ним — хотя бы ненадолго.
Эпилог
Пламя нерешительно лизнуло сложенные ветки и заплясало алыми огоньками, расходясь в стороны. Чуть не погасло от порыва ветра — и вдруг полыхнуло, разом охватывая весь костер с телом Молчана и взметаясь чуть ли не до самых верхушек деревьев. Так жарко, что мне пришлось отступить на шаг. Я не мог похоронить учителя по всем правилам — но уж точно не собирался оставлять его зверью или каким-нибудь местным тварям из мира духов. Залит-остров стал могилой Молчана… и многих других. Чуть поодаль — уже почти у самого капища — загорались погребальные костры погибших гридей, а рядом с берегом заканчивал свою скорбную работу Ошкуй-скальд.
Йорд лежал, обнимая могучими ручищами свою секиру. Куча дерева вокруг него и так была вдвое больше, чем у Молчана, но продолжала расти. Гиганту нужен гигантский костер — и Ошкуй продолжал таскать ветки. Я без лишних слов принялся ему помогать, но тот помотал головой.
— Не нужно, ярл. Каждый сам хоронит своих мертвецов.
Я не стал спорить и отступил обратно — туда, где полыхал костер Молчана. Я потерял учителя, но Ошкуй лишился того, кто, пожалуй, стал ему чуть ли не сыном. Скальд и рисе-тролль были неразлучны с самого Барекстада, вместе прошли через Большое Море и земли склафов, бок о бок сражались за Каменец и Вышеград и пошли за мной в поход за мечом Руевита… но обратно вернется только один.
Когда костер вокруг Йорда разгорелся, Ошкуй снял с пояса и бросил в огонь мех с медовухой.
— Не знаю, куда он отправится, — негромко произнес скальд. — Но это ему пригодится.
— Йорд не был человеком. — Я склонил голову. — Но он погиб, как герой. Всеотец не обойдет его своей милостью.
— Да будет так. — Ошкуй подошел и встал рядом со мной. — Йорду я больше не нужен… И здесь наши с тобой пути разойдутся, ярл.
— Ты уходишь? — Я скосился на скальда. — Почему? Я понимаю твою скорбь… Но разве конунг чем-то обидел тебя?
— Скальд волен идти туда, куда пожелает, — отозвался Ошкуй. — Там, где ты, рождаются легенды… Но они рождаются и в других местах, ярл. Сейчас сердце указывает мне на север. Я должен вернуться на Эллиге.
Вот так. Еще один щелчок по носу. Самое время вспомнить, что этот мир не крутится вокруг ярла Антора Видящего. И прямо сейчас наверняка далеко отсюда наверняка кипят десятки битв, рождаются новые герои, осколки «Светоча» меняют хозяев и понемногу стягиваются друг к другу, с каждым мгновением приближая день Рагнарёка… И так ли уж мало достойных, про которых Ошкуй еще напишет свои сказания?
— Как ты попадешь на острова? — спросил я. — Едва ли кто-то сейчас отважится выйти в море.
— За это не переживай. — Ошкуй улыбнулся и протянул мне руку. — У скальдов свои дороги.
Я крепко стиснул широкую ладонь скальда. И, подумав, подтянул его к себе, крепко обнял и похлопал по спине.
— Мы еще встретимся, ярл, — рассмеялся он, выкручиваясь из моей хватки. — Надеюсь, ты узнаешь меня.
— Как я могу не узнать тебя, друг мой?!
— Великие деяния возвышают героев над простыми смертными и почти равняют их с богами, — ответил Ошкуй. — Обретенные силы меняют людей безвозвратно… но я верю, что ты сохранишь и себя, и память о своих друзьях, ярл.
— Разве может быть иначе? — Я указал на костры. — Слишком много их погибло, чтобы мог жить я.
— Чтобы ты мог сделать то, что тебе суждено, — кивнул Ошкуй. — Прощай, Видящий. И да хранят тебя боги.
— Прощай, скальд.
Ошкуй развернулся и шагнул куда-то мне за спину, и огни погребальных костров вдруг вспыхнули так ярко, что я мгновение ослеп. А когда оглянулся, скальда уже не было. Его следы на похожем на снег пепле просто обрывались.
У скальдов свои дороги.
— Пора, боярин! — позвал откуда-то с берега Ратибор. — Надобно к дому двигать, покуда темнеть не начало. Солнышко-то нынче рано заходит…
Собирались мы недолго — все уцелевшие гриди торопились поскорее покинуть Залит-остров, ставший могилой для их товарищей. Из тех, кто отправился с нами из Вышеграда, в живых осталась едва или половина. За осколок «Светоча», который сейчас покоился где-то в сумке у Ратибора, пришлось заплатить кровью.
И все же мы возвращались домой — и одно только это подгоняло идущую против течения снекку, заставляя измученных гридей быстрее поднимать и опускать весла. Туман над Вишиневой понемногу рассеивался, и вместе с ним оставались за кормой и прятавшие в навьих лесах чудовища. Разве что Неведомые еще шагали за нами вдоль берега — но даже им не под силу достать нас на середине реки. Вот только…
— Худо снекка идет, боярин. — Ратибор свесился за борт. — Будто держит что-то…
Йотуновы кости… Эту заразу мы уже проходили — похоже, вредина-Дармидонт взялся за старое и снова решил досаждать мне. Теперь до самого Вышеграда не отстанет.
— Дед Воядной на меня осерчал, Ратибор Тимофеич, — вздохнул я. — Будет мучить теперь, покуда не доплывем. Прогнать-то его можно, да снова вернется, поганый…
— Верно говоришь, — кивнул воевода. — Я и думаю — будто кто-то под днищем плещется… Сам погляди, боярин!
