Йорд отшвырнул бесполезную секиру и обхватил Руевита поперек пояса, не подпуская ко мне. Волосы на его голове тут же вспыхнули и рисе заревел от боли. Я видел, как зеленоватой коже вздуваются и лопаются волдыри. Йорд буквально горел заживо, но не выпускал врага. Под кольчугой заходили ходуном огромные мышцы, и одна нога Руевита оторвалась от земли — а за ней и другая. На мгновение мне показалось, что Йорд совладает, справится с немыслимой тяжестью, поднимет полыхающего идола и бросит, расколов на угольки…
Но даже потеряв опору, Руевит ничуть не утратил своей смертоносной мощи. Рука, державшая меч, осталось свободна, и идол размахнулся. Горящий клинок пробил кольчугу и с шипением погрузился в плоть по самую гарду. Вынырнул обратно — и снова ушел в тело Йорда. И еще раз. И еще. После четвертого удара деревянное лезвие сломалось, оставшись в ране. Сапоги Руевита с грохотом ударились о землю, высекая искры, а Йорд, наконец, выпустил его и попятился назад. Перед тем, как упасть, он успел развернуться и шагнуть ко мне.
— Антор! — На глазах рисе выступили слезы. — Антор жить! Йорд сдержать… слово…
Гигантские пальцы потянулись ко мне и, не достав совсем немного, дрогнули и сжались, загребая землю.
Я поднялся на ноги. Одному Всеотцу известно, чего мне это стоило — боли я не чувствовал, но целая гора, придавливавшая меня к земле, никуда не делась. Даже самое простое движение нещадно выжирало зеленую шкалу, а вместе с ней и синюю. Кажется, это и называется «держаться на морально-волевых». Я вытянул руку, и Гунгнир послушно ткнулся древком в ладонь, выпорхнув из-под каких-то веток и подняв в воздух целый сноп искр.
Руевит не только полыхал сам, но и успел поджечь уже чуть ли не целую оконечность острова. Ветви деревьев вспыхивали, с треском выбрасывая в серое небо языки пламени, и со всех сторон на меня летели крохотные угольки вперемешку с пеплом. Я не видел ни одного из своих спутников, но все еще слышал крики. Кто-то из гридей пытался спрятаться на берегу, кто-то наверняка отважился сунуться в реку… а кто-то горел заживо.
Сражаться с Руевитом остался только я. Один, посреди пламени, постепенно превращавшего Залит-остров в какой-то филиал Муспельхейма — мира огненных великанов.
— Давай! — выдохнул я, нацеливая на Руевита острие копья. — Иди сюда.
Мне удалось срубить горящий меч, но идол даже не сбавил шага. Время работало на меня — через несколько минут он в любом случает превратится в кучу углей… но эти самые минуты мне еще предстояло прожить. Поднырнув под гигантский кулак, я перехватил Гунгнир за самый кончик древка и вогнал острие прямо в распахнутую пасть одной из резных личин.
Руевит навис надо мной огромным ходячим костром. Ему тоже пришлось несладко — огонь сожрал чуть ли не половину деревянного тела, и громадные ручищи колотили по копью всего в нескольких ладонях от меня, но уже не могли ни дотянуться, ни хотя бы отбить Гунгнир в сторону. Глаза слезились, волосы и борода вспыхнули от струившегося от Руевита жара, но я держал. Держал, даже когда мои сапоги заскользили по земле, а древко копья под изогнулось под ладонями, как лук. Я вливал в острие последние остатки духа — но не меньшая сила хлестала и навстречу. Кукловод, управлявший разваливающимся идолом, щедро делился с ним своей мощью, и струившееся по Гунгниру первозданное пламя раскаляло копье чуть ли не до красна.
И в столкновении воли, в схватке двух равных… почти равных сил первой сгорела тонкая перемычка. Не выдержало даже то, что создавалось карликами-цвергами для самого Отца Богов и Людей. Древко Гунгнира переломилось пополам, а застрявшее в пасти Руевита острие разлетелось на части, разом отрывая половину обугленных морд. Один из осколков хлестнул меня по лицу, чудом не выбив глаз, и я отлетел на десяток шагов.
Все. Конец.
Я не мог даже пошевелиться. Руевит медленно двинулся ко мне, на ходу роняя на землю целые куски деревянного тела. Он потерял сначала одну руку, а через несколько мгновений и вторую — по локоть. За ней подломилась нога, и идол только чудом не упал. Он уже догорал — но все-таки шагал вперед на остатках конечностей.
А мне оставалось только смотреть, как ковыляет превратившее в алые угли чудовище. Когда жар стал невыносимым, я закрыл глаза и стиснул в ладони подаренный Молчаном перстень. Если бы я мог вытянуть из него еще хоть каплю сил…
— Совсем невмоготу стало?.. Иду. Иду, родненький, потерпи малость…
Знакомый скрипучий голос зазвучал откуда-то издалека, и страх тут же отступил — а вместе с ним отступил и исходящий от надвигавшегося Руевита смертельный жар. Будто бы кто-то огромный и сильный накрыл мое скрючившееся изломанное тело ладонями, оберегая и защищая. И шел на помощь из самого Вышеграда, сминая целые версты и даже время.
Когда Молчан ступил на горящую землю в паре шагов от меня, я снова на мгновение зажмурился — настолько ярким оказался исходящий от него свет. Пламя Сварога, настоящая мощь Видящего — куда там моим детским фокусам с огоньками. Старый ведун даже не посмотрел в мою сторону и неторопливо двинулся прямо к Руевиту.
И тот отступил. Бездушное чудовище, которое не боялось ни оружия, ни огня, ни даже не знающего промаха копья Всеотца, попятилось и будто бы стало чуточку меньше. А Молчан все так же шагал прямо на него, не обращая внимания на вспыхнувшие полы одежды.
— Пошел прочь! — приказал он, чуть приподнимая посох.
Руевит дернулся назад — но тут же снова расправил горящие плечи и растопырил остатки рук. Древнее божество не собиралось сдаваться и снова возвышалось над нами, словно готовилось обрушиться на Молчана и погрести его под собственными останками.
— А ну — уходи! — Ведун с размаху опустил посох. — Кому сказано!
Когда кончик посоха со стуком коснулся земли, во все стороны от Молчана разошлась ослепительная волна света. Она сквозь деревья прокатилась до самого берега и ушла дальше. И там, где раскаленное добела пламя касалось обугленных ветвей, обычное алое пламя гасло. С моей груди будто сдуло неподъемную тяжесть, я смог хотя бы сесть, чтобы увидеть, как осыпается кучкой углей деревянный Руевит.
И как падает с рядом поверженным идолом сам Молчан.
И откуда только силы взялись? Я вскочил на ноги и одним прыжком преодолел разделявшее нас расстояние.
— Дед Молчан… — позвал я. — Дедушка!
— Здесь я, родимый, здесь. — Ведун накрыл мою ладонь холодными пальцами. — Поспел, никак…
— Держись, дед, — пробормотал я. — Сейчас…
На теле Молчана не было ни одной раны, но его кожа стала белой, как воск, а на лбу выступила испарина. Я в очередной раз мысленно выругал себя за то, что так и не удосужился хоть немного изучить умения целителя. Разве что Беркану…
— Тьфу! — еле слышно выругался Молчан, стирая начерченную мной на холодной щеке руну рукавом. — Ни к чему мне эти письмена бесовские… Да и не поможет оно, боярин.
— А чем помочь тогда?!
— Да ничем уже. — Молчан улыбнулся одними уголками губ. — Вся силушка из меня вышла… Помираю я, боярин.
