– Возьмите ваше письмо, Софья Николаевна, ничего с ним не сделалось. Не понимаю, что вы так нервничали? В конце концов, вы не француженка. Радовались бы, что благодаря вам… и мне наша императрица узнает кое-какие французские секреты, и, возможно, они послужат на пользу нашей великой державе… Или вы не хотите способствовать её процветанию?
– Мне… способствовать процветанию родины? – от удивления Соня даже приподнялась и села на кровати. – Перечитывая чужие письма?
– Господи, как же мне с вами трудно! – Григорий откинулся на стуле и посмотрел на нее. – Хорошо, попробую объяснить. Когда вы предлагали мне ваши услуги, что вы собирались делать?
– Ну… я не знаю. Наверное, собирать сведения, наблюдать и обобщать свои наблюдения.
– А как вы хотели свои сведения собирать? Смелее, вы же не могли не думать об этом.
Соня наморщила лоб, но никакие дельные мысли на ум не шли. Может, работать курьером? Но что это за курьер, который не может защитить от других заинтересованных лиц доверенное ему послание? Да и какой это тайный агент? Курьер – он и есть курьер.
– Может, общаться с нужными людьми, вызывать их на разговор или слушать, что говорят другие…
– Та-ак! Значит, читать чужие письма плохо, а подслушивать чужие разговоры – хорошо? Какая у вас, Софья Николаевна, странная мораль! Решили бы уж наконец, чего вы хотите и какому богу молитесь.
– Разве мы молимся не одному богу?
– Вот. Это мне уже нравится. Служим одной державе. А то, что мы окажем небольшую услугу французской королеве, так это же между делом.
– А какое у нас с вами дело?
– Для начала – добраться до Вены и посмотреть, что к чему. Каково настроение у эрцгерцога, какие планы.
Она изумленно посмотрела на Григория.
– Вы говорите об этом так, будто получить аудиенцию у эрцгерцога для вас ничего не стоит.
– Понятное дело. Ведь у нас есть своего рода пропуск – письмо его сестры.
Ах да, Соня совсем об этом забыла! Григорий поднялся, повел плечами и, широко зевнув, перекрестился.
– Ну вот, все дела сделаны, пора и на боковую!
Он взялся было за пуговицы, но посмотрел на сидящую Соню и делано удивился:
– А вы, ваше сиятельство, спать не намерены?
– Намерена! – огрызнулась Соня. – Но что-то я не вижу, чтобы вы себе постель готовили. Не собираетесь же вы спать рядом со мной на одной постели?
– Конечно, собираюсь. Не на пол же мне укладываться! Небось с Бернаром не спорили, где кому спать!
Получилось это у Тредиаковского с неким намеком и даже грубовато, но он даже не попытался извиниться, а смотрел на Соню чуть ли не враждебно.
Она рассердилась:
– Не спорили, потому что Бернар, хоть и в заговорщиках пребывает, выказал себя человеком воспитанным. Была другая кровать – на неё ложился, не было – на полу укладывался.
– Неужто и попыток не делал рядом угнездиться?
– Ваши намеки, Григорий Васильевич, мне оскорбительны. Бернар таких попыток не делал!
– Так я и поверил, – пробурчал Григорий, – мне сказывали, он женолюб ещё тот, ни одной девки смазливой не пропустит.
– Я вам не девка!
– Хорошо, ваше сиятельство, а только на полу я не лягу! Вон поглядите, по полу тараканы ползают. Ни в жизнь не потерплю, чтобы по мне этакая пакость лазила. Ежели хотите, ложитесь на пол сами.
– Что? Мне – на пол?! – возмутилась Соня. – Ни за что!
– Тогда садитесь за стол и сидите до утра. Другого выхода нет.
– Но я, я никогда не спала в одной постели с мужчиной…
– Так вы за себя боитесь или за меня?
– Я боюсь за себя, – твердо сказала девушка.
– Ага, вот, значит, как. Вы так ко мне неравнодушны, что захотите приласкать…
– Как вам не стыдно!
– Стыдно, ваше сиятельство, ещё как стыдно! Шутки какие-то дурацкие произношу, прошу прощения… А только на пол всё равно не лягу, и не уговаривайте!.. Могу разве предложить выход…
– Какой? – у Сони появилась надежда.
– Положить между нами обнаженный меч.
Он над нею смеется! Соня откровенно запаниковала. Ситуация становилась двусмысленной. Она не знала, что создал её сам Тредиаковский. Когда хозяин спросил его, не желает ли он комнату с двумя кроватями, Григорий отмахнулся:
– На одну ночь-то? Ничего, мы с братом люди привычные, поспим и так…
А тому и лучше. По нынешним временам мало кто в одиночку путешествует, так что люди две кровати просят.
Между тем Тредиаковский как ни в чем не бывало обратился к Соне:
– Свечу задувать, Софья Николаевна? С вашего позволения, я у стенки лягу. Ежели вы так уж меня опасаетесь, можете в одежде почивать. Я отвернусь к стене, да и в сон как в яму кану… Сильно храпеть стану, так вы меня за плечо потрясите.
Он и вправду сделал всё как сказал. Задул свечу. В темноте Соня слышала, как он раздевается, а потом укладывается, шурша матрасом.
– Спокойной ночи, Софья Николаевна!
– Спокойной ночи, – пролепетала она, сжимая коленями дрожащие руки – она так и осталась сидеть на краю кровати.
Григорий немного поворочался и вскоре мерно засопел. Соня тоже хотела спать, но никак не могла заставить себя лечь рядом с ним. Пока они были на «вы» и между ними не было отношений больших, чем между людьми, объединенными одной службой, одной целью, они как бы оставались у той последней черты, перешагнуть которую Соня в глубине души панически боялась.
Страх этот, наверное, был глупого свойства. Ей казалось, что стоит вступить с Григорием в интимные отношения, как она станет уязвимой, доступной каждому мужчине. Любой из них будет недоумевать, чего она им отказывает теперь, когда ей больше нечего хранить.
Ей казалось, что церковный брак в какой-то мере защищает от этого страха, но только самую малость…
Вдруг оживший внутренний голос стал откровенно над нею потешаться. «Ты сидишь тут, дрожишь от страха, а твой напарник ни о чем таком и не думает. Сопит себе… Он прав – утром вам предстоит дальняя дорога, а ты, усталая, будешь, на лошади верхом едучи, засыпать!»
Григорий предлагал ей лечь в одежде или положить между ними обнаженный меч. Меча нет, одежда есть. Соня осторожно прилегла на самый край кровати. И не заметила, как заснула.
Разбудил её, как, впрочем, и Тредиаковского, осторожный стук в дверь. Наверное, спросонья Соня подошла к двери и отодвинула щеколду.
– Не открывайте! – крикнул ей Григорий, но опоздал.
В комнату ворвались двое людей, опять в масках, вооруженные один шпагой, другой – пистолетом.
– Письмо королевы! – глухо приказал из-под маски мужчина, вооруженный шпагой. И для наглядности направил клинок в грудь ошеломленной Софьи.
