Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
За неделю до похода
Раз в месяц по пятницам в загородном доме Звиада собирались ценители снукера. Снукер – особая игра, она дается не каждому. В ней недостаточно располагать отточенной техникой удара и умением контролировать выход битка. Снукер предполагает отличное тактическое и стратегическое мышление. Нужно уметь просчитывать свои действия и действия соперника на несколько ходов вперед. Звиад был хорошим стратегом и хитрющим жуком, как называл его Суржиков. Алексей ему не уступал – сам имел острый ум и обладал отличным логическим мышлением.
На деньги играть было неинтересно, просто так – тем более. Поэтому с некоторых пор игра велась «на кота». На кота в мешке. Ставки делались вслепую. В мешок складывались вещи, которые игроки ставили на кон. Победитель узнавал, что является призом, лишь заглянув в мешок. Оговаривалась сумма стоимости ставки, ниже этой планки она не могла опускаться. Выше – пожалуйста, хоть корону императора предложи, никто тебе слова поперек не скажет.
В тот вечер выиграл Алексей. Сумма ставки была невысокой. Сам Суржиков положил в мешок мобильный телефон. Алексей свой телефон любил – он был изящный, тонкий, со множеством функций – «Черный бриллиант». Он его сам себе подарил на день рождения. «Куплю другой», – беспечно махнул он рукой.
Когда пришло время получить выигрыш, Суржиков с нетерпением заглянул в мешок. В этот момент он напоминал ребенка, который, затаив дыхание, распаковывает найденный под елкой подарок от Деда Мороза.
– Так это же… – У Алексея от изумления не нашлось слов. Его призом оказалась картина, и какая!
На полотне был изображен зимний пейзаж. Снег покрывал поля и искрился в солнечном свете… высокое ясное небо – ярко-бирюзового цвета – и ослепительное солнце… По пригорку резво мчится тройка гнедых лошадей, запряженная в сани. На санях, одетый в тулуп, сидит розовощекий от мороза мужик. От картины явственно исходила положительная энергетика. Какая бы погода ни стояла: снег ли, дождь, хмурый ли ноябрьский вечер, пасмурный ли мартовский день – после одного только взгляда на этот пейзаж начинало казаться, что ненастья и вовсе нет – за окном так же безоблачно, как и на картине. Алексею вдруг захотелось оказаться там, в деревне, таким же погожим утром. Он подумал: хорошо бы уехать далеко от города и суеты! Чтобы вокруг была только природа, ее тихая красота. Прозрачный воздух морозного утра и звездная темнота вечеров. Чтобы вечером можно было устроиться у камина и завороженно смотреть на танец языков пламени, слушать мерный треск сгорающих поленьев и трепать за ухом лохматого терьера…
– Нравится? – самодовольно спросил Звиад.
– Потрясающе! Это подлинник?
– Обижаешь! Разве я стану держать в своей коллекции копию? «Зимнее утро». Автор – Кустодиев, первая половина двадцатого века, – похвастался он.
То, что полотно написал Борис Кустодиев, Алекс понял сразу. Чтобы узнать уникальный стиль этого художника, не надо быть искусствоведом, работы Кустодиева узнает любой мало-мальски образованный человек.
Алексей с удовольствием оставил бы полотно себе, повесил бы его в гостиной, чтобы оно создавало приятную атмосферу в доме. Но он хорошо понимал, что это невозможно. Место полотну – в музее, и попасть в частные руки оно могло только нечестным путем. Хранить его у себя опасно – автоматически становишься причастным к преступлению, даже и не зная о нем. Откуда взялось у Звиада «Зимнее утро», Суржиков не знал, но… догадывался.
Разумнее всего было бы не брать картину, оставить ее Звиаду, но – по правилам их закрытого клуба – отказываться от выигрыша было нельзя. Те же правила предполагали, что в игре не должно быть никакого криминала – запрещалось ставить на кон вещи, добытые сомнительным путем. Это правило установил сам Звиад, что не мешало ему тихим бесом его нарушать. Алекс, шутя, поинтересовался, не паленая ли картина.
– Обижаешь, дорогой, как ты мог такое подумать?! – получил он ответ.
Но Суржиков не вчера родился, чтобы поверить честным-пречестным глазам Звиада. «Ежу понятно, что дело нечисто», – не сомневался он. Абхазец его подставлял и, похоже, даже не осознавал этого, поскольку для него самого нарушение закона было привычным делом.
«Добровольно сдать полотно государству? Так ведь спросят, откуда я его взял. Ответ вроде: «На дороге нашел» – никого не устроит. О том, чтобы сказать правду, и речи быть не может – Звиад меня не поймет, если я упомяну его имя, найдет меня и голову оторвет», – пришел к выводу Суржиков.
Яхтенный поход оказался как нельзя кстати. Алексей знал, что яхты вроде их «Графчика» не досматривают. Весь таможенный досмотр – это чистая формальность. По крайней мере, в тряпках, заброшенных в закутки, точно никто копаться не станет. Даже если картину случайно и обнаружат, против него улик не окажется. Отпечатки свои он предусмотрительно стер, а что картина лежит в его сумке – так это еще не доказательство. На яхту вхожи многие, и каждый может воспользоваться его старой сумкой, валявшейся на лодке уж сто лет. Конечно, при самом неблагоприятном развитии событий у команды могут возникнуть неприятности, но это маловероятно и не смертельно.
Суржиков знал наверняка, что продать в России полотно – дело сложное и небезопасное. Сделать это в Европе намного легче. Он уже нашел по Интернету покупателя, британского коллекционера. Сделку планировалось совершить в Копенгагене, до которого «Графчику» дойти было не суждено.
Алексей не слишком сильно удивился, когда следователь его спросил о картине. Скорее он этого вопроса ждал. «Графчик» не затонул, и его должны были отбуксировать к берегу и уже там осмотреть все, что на нем осталось. Этим занимались Малыгин с Фианитовым, оставшиеся после крушения в Швеции. Кое-какие вещи они привезли в яхт-клуб, и его старой сумки среди них не было. Это значило, что сумку, в силу ее дряхлости и незначительной стоимости, выбросили там же, в Швеции. Сначала Алексей решил, что картину не заметили и отправили на помойку вместе с сумкой. Когда Мостовой все-таки задал ему сакраментальный вопрос о «Зимнем утре», Суржиков понял, что полотно каким-то образом всплыло. То ли его обнаружили на своей шведской помойке шведы и сигнализировали об этом нашей стороне, то ли еще кто-нибудь его нашел… Пока против него обвинения не выдвинули, Суржиков решил все отрицать. «Так надежнее», – благоразумно рассудил он.
* * *
Когда всем стало известно о гибели Валерия, Лариса очень испугалась. «Неужели это Алекс?! – с ужасом подумала она. – Нет, не может быть!» Ей не хотелось верить, что этот чудовищный поступок мог совершить Суржиков. Ей стало не по себе, когда она узнала, что Валерия больше нет. Он был ей вовсе не близким другом, но и не чужим человеком тоже. Совсем еще не старый, и вот так внезапно оборвалась его жизнь. Страшно ей было оттого, что убийцей действительно мог оказаться Алексей. «Как же это так?! Что же теперь будет?! – не находила себе места Лариса. Она по-прежнему любила Суржикова, как ни старалась прогнать эту любовь прочь. После всего, что между ними произошло, после его пренебрежительного отношения к ней, после этого нарочитого равнодушия, – разве можно ему верить? Все эти романтические слова, сказанные им в парке, – не больше чем игра. Лариса сказала следователю, что не встречалась в тот день с Суржиковым. Ей стало обидно. Мелькнула мысль, что он нарочно пригласил ее на свидание, чтобы обеспечить себе алиби!
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
