Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
До того как наступили эти изменения, каждый человек во время эпидемий чувствовал себя жителем «града Божьего», осажденного легионами чертей. Как туго запеленутые младенцы, взрослые люди томились в собственном поту и зловонии. Редко кто заботился о чистоте тела, и вся кожа была полностью скрыта под слоями одежды, пропитанной сильными запахами, как и неизменные перчатки. Стремление полностью скрыть тело усиливалось постоянным использованием мощных духов, считавшихся действенными против заражения, для защиты ушей, носа и рта. Голова всегда была покрыта головным убором, шея спрятана. Пышные воротники и вошедшие в моду парики также играли защитную роль, вместе с тем служа людям из общества украшением. Хоть лицо при посещении зараженных мест и пытаются спрятать, оно остается единственной видимой частью тела, закованного в доспехи. Лица богатых и знатных людей защищались белилами и румянами, а волосы — маслами, притираниями или душистыми эссенциями.
Тот же душистый арсенал во времена, когда эпидемия отступала, служил социальным целям. В том воинственном мире очень высоко ценились три главных одуряющих аромата животного происхождения. Они всегда были нижней нотой в духах, использовавшихся для любовных побед. Привычка наносить их в больших количествах для защиты от чумы к тому же на протяжении десятилетий способствовала повышению их эротической привлекательности. Увлечение этими ароматами в общепрофилактических целях противоречило бесконечным угрозам со стороны моралистов в адрес тех, кто поливает себя духами для услаждения чувств. Однако, ссылаясь на настоятельные рекомендации медиков, можно было лицемерно обходить запреты. Таким образом, амбра, мускус и цивет проникли в самое сердце культуры того времени. Этими вездесущими ароматами были пропитаны все кожаные изделия, предназначенные для самых разных целей. Их долго держащийся запах при необходимости мог закрепить сердечные ноты цветочных духов, которым не хватает пространства, чтобы в полной мере проявиться, потому что господствующие вкусы отодвигают их на второй план. Это правда, что деликатные духи вряд ли могли с успехом противостоять сильному индивидуальному запаху, характерному для той эпохи. Дамы мылись не чаще, чем кавалеры, и запахи, исходящие от них, вряд ли были изысканными, несмотря на пудру, которой были присыпаны стратегически важные участки тела, и душистые саше, спрятанные под их надушенными одеждами. «Ароматы», исходившие от мужчин, возможно, были еще хуже, потому что культурное давление не обязывало их скрывать собственные запахи. Последователи Гиппократа считали эти запахи приятными. В этом можно усомниться. Сколько ни поливай себя мускусными духами, невозможно скрыть запах пота, гнилых зубов, несвежее дыхание. Врачи попросту выдвигали сексистское суждение, бытовавшее еще в Древней Греции, что плохо пахнет главным образом от женщин. Впрочем, у Генриха IV и Людовика XIV, как мы уже отмечали, очень плохо пахло от ног. Вероятно, всеобщая нечувствительность мужчин проистекает из их статуса. От мужчины может пахнуть скверно, но соседи и соседки не станут отпускать по этому поводу колкости. А вот женщину, от которой исходит неприятный запах, сразу же заподозрят в болезнях или в том, что у нее менструация.
Обоняние — очень «гендерное» чувство. Конечно, зрение позволяет выбрать сексуального партнера, который выглядит здоровым и способным дать или выносить жизнеспособных детей издалека, это важнейший механизм в выживании вида. Вблизи же определяет именно нос, особенно в обществе XVI–XVII веков, потому что все придворные и буржуазные дамы выглядели примерно одинаково. Тело их, как правило, было скрыто — за исключением краткого периода при Людовике XIII, когда в моду вошла обнаженная грудь, что вызвало шквал возмущения. По крайней мере, взоры совсем молодых людей эта мода услаждала, и юнцы, не подозревая о том, несказанно радовали биологов наших дней, занимающихся вопросами врожденных механизмов образования пары. Обычно же напоказ выставлялись лицо и волосы, иногда предплечья, реже — кисти рук, потому что мода требовала, чтобы они всегда были затянуты в перчатки. Концентрация внимания парфюмеров на женских головах объясняется просто: предлагая различные товары для женской красоты, можно сколотить целое состояние. Однако речь не шла о том, чтобы сделать внешность каждой красотки уникальной: напротив, им надо было помочь отождествить себя с неким архетипом. Лицо должно быть белое, гладкое, сияющее, без изъянов, поверх белил и пудры умелыми мазками надо наносить румяна. Загар и морщины — под запретом. Зубы должны быть безупречны. В общем, надо выглядеть вечно молодой и свежей. Белила, употреблявшиеся в косметических целях, часто производились из опасных ингредиентов, порой ядов, и для многих дам, чьи лица были не так хороши, представляли собой единственное средство скрыть несовершенства. Таким образом, все они были похожи на фарфоровых куколок с румяными щечками. К тому же все эти косметические средства пахли примерно одинаково, как и масла, притирания и пудры для волос и париков, которыми подчеркивали светлый, темный или седой оттенок парика, требуемого модой XVII века. Стремление к совершенству нескончаемо. Поддержание макияжа требовало постоянной работы и в конечном счете прятало индивидуальную идентичность. Как в этих условиях понять, которая из одинаковых красавиц — идеальная партнерша? Порта, эрудит XVI века, уверял, что размер гениталий женщины сопоставим с ее ртом и губами, а размер носа мужчины сообщает подобную информацию о нем[328]. Однако в столь деликатном деле предпочтительнее попытаться получить более точные сведения. Такую услугу может оказать лишь обоняние, способное уловить потоки неприятных запахов, несмотря на обилие модных духов. Благодаря ему кавалер получает информацию о состоянии здоровья и возрасте дамы, лицо которой скрыто под требуемым этикетом макияжем. Нос помогает ему отличить молодых девушек, символизирующих жизнь и любовь, от старух, которые, как считается, смердят и символизируют нечистую силу и смерть. Очевидно, что обоняние в те времена играло значительно более важную роль, чем в наши дни, вопреки распространенному заблуждению.
Настоящий ольфактивный переворот произошел в XVIII веке. Начало этого процесса восходит к середине века предыдущего, когда ванны и уход за телом постепенно получают право на существование. Медленно идет и отказ от амбры, мускуса и цивета, и позиция Людовика XIV, обожавшего духи в молодости, но не выносившего их начиная с 1680‐х годов, за исключением флёрдоранжа, вероятно, тут не главная причина. К тому же он боялся совершить грех и попасть в ад — в соответствии с традиционным убеждением моралистов об опасности пользования духами. Причины же этих изменений гораздо сложнее. За неимением возможности точнее указать хронологию явления, что требует более глубоких исследований, я попытался расставить вехи и выдвинуть свои гипотезы. Цветочно-фруктовая революция произошла раньше, чем полагали историки. Представляется, что она заявила о себе в первые десятилетия XVIII века, до начала своего триумфального шествия в 1750 году, о чем свидетельствует «Трактат о запахах» Дежана. Мне кажется, что речь здесь идет об эволюции, связанной с изменениями во всем французском обществе. На смену культуре религиозных войн пришла пресыщенная доминантная цивилизация, послужившая моделью всей Европе. Философы успешно борются с ослабевшей Церковью, а экономический прогресс прививает людям вкус к высокой кухне и экзотическим ароматам, приходящим из колоний. Нравы либерализуются, в том числе в народе, эротизм проникает в умы и отражается в поведении. Стремление к удовольствию, ставшее пружиной изменений, способствовало дискредитации фанатизма предшествовавших времен; чума и голод отступили; войны велись далеко за пределами страны. Этот спокойный, стремящийся к наслаждениям гедонистический мир нуждался в новых приятных и нежных ароматах, которые сопровождали бы его на пути к прогрессу и в то же время наполняли собой природу, вошедшую в моду благодаря Руссо. Отказавшись от пьянящих мускусных ароматов, королевский двор, как и города (в которых пахло все хуже вследствие роста населения и начала индустриализации), принял эти новые ароматы. Эта тенденция усиливалась вплоть до Революции, и ей способствовал прогресс в медицине, химии, парфюмерии. Не менялись лишь лица дам из высшего общества, этих бело-розовых кукол, в которых усилиями вездесущих парфюмеров поддерживалась фальшивая вечная молодость. До эпохи Наполеона парфюмеры придумывали новые рецепты красоты или обращались к старинным, например к мази из улиток, принесшей славу Жану-Франсуа Убигану. Правда, в рецепте, упомянутом в «Имперском парфюмере», внутренности этих маленьких животных были удалены… По крайней мере, повысился порог отвращения. В специализированных трактатах больше не говорилось ни об использовании в парфюмерии экскрементов животных, ни тем более человеческих.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
