Во всех делах бывает дружба верной, за исключением любовных дел.
Уильям Шекспир, «Много шума из ничего» Кое-что осталось прежним. Большой стаканчик навынос, сбоку квадратная бирка от ромашкового чая. Подошвы кроссовок на ковре во время чтения при Уинстоне. Застиранная до ветхой шелковистости рабочая одежда. Да и само место встречи (на этой неделе я вернулась в книжный «Желтое перо»).
Но я стала другой. В тот день это была не просто Дарси, друг и сотрудница книжного. Это была Дарси, открывшая правду, таившуюся за дверью ее квартиры. Мы стали другими: девчонка, раскрывшая самую страшную тайну, и парень, бережно ловивший каждое слово, будто эти слова были стеклянные. Он понимал, каково ей было.
Видел ли он меня в тот день иначе? Казалась ли ему я склонной к накопительству? Хотя я и доказала, что могу открыть душу Эшеру Флиту, некоторые вопросы я задавать пока не решалась.
Он подождал, пока я пробью две книжки с картинками молодой маме с коляской, а потом с большой помпой поставил новый триллер на полку, точно туда, откуда его взял. Я хмыкнула:
– Ну как, понравилось?
– Захватывающе, – сделав дурацкое лицо, сказал он.
Покачав головой, я картинно закатила глаза. Пока все шло хорошо. Эшер расплылся в улыбке и как-то нерешительно глотнул из стаканчика:
– Дядя сейчас поделился со мной интересной новостью. Не могу тебе не рассказать, хоть это и…
Он посмотрел мне прямо в глаза, и я сделала вид что застегиваю рот на молнию.
– Инцидент, который устроил в центре Джефф Эндрюс, решил его судьбу в борьбе за получение права на опеку Оливии.
– Вот как? – Я сложила купюры и закрыла выдвижной ящик-кассу. – Я так понимаю, что за пьяную сцену в приемной, оскорбление юриста и охоту на тебя в проулке Эндрюсу не дали титул «Отец года»?
– Похоже, нет. Причем это не единственный зафиксированный матерью Оливии эпизод. И судья отдал особое распоряжение: теперь у нее исключительное право опеки и запрет на приближение.
Я облегченно вздохнула:
– Я за них очень рада.
– Я тоже. – Взгляд Эшера скользнул вбок, в сторону отдела художественной литературы. – Если бы не инцидент в центре, разбирательство тянулось бы дольше и маме Оливии было бы тяжелее одержать победу. Звучит странно, но я рад, что Эндрюс вышел тогда из себя.
Я вся напряглась:
– Я… тогда я тоже этому рада.
– Еще я рад, что он взорвался, но мне при этом не пришлось валяться в пыльном проулке, а все потому, что ты быстро соображаешь.
– Да, я такая, – откашлявшись, сказала я. – Дарси Уэллс, непревзойденная актриса. К вашим услугам похождения в подворотне и горящие шекспировские роли. Мне нужна вывеска.
– А как насчет корпоративов и дней рождения?
– Без вопросов. Но только не бар-мицвы и не свадьбы.
Он закусил губы, потом выпятил их наружу:
– Ну, надо же обозначить хоть какие-то границы.
– И за некоторые из них определенно лучше не заходить.
Кивнув, он дернул плечом:
– За некоторые.
Колокольчик над входом звякнул, прервав поток мыслей в голове и замедлив движение крови в артериях. Появилась сияющая Марисоль. На ней были стильные рваные джинсы и синий свитер, в этой одежде она была в школе. Подруга принесла два стаканчика из «Старбакса» и, подняв один чуть выше, поприветствовала Эшера.
– Я решила, что нам необходим кофе.
Я приняла свой любимый ледяной напиток с признательным вздохом:
– Блаженство.
– Что тут у вас происходит? – Брови Марисоль разлетелись, приняв форму растянутой галки. – Когда я вошла, мне показалось, что вы обсуждаете не то политику, не то религию, не то скандальную сплетню, о которой мне следует знать.
– Ничего скандального. Только первоклассные артистические способности Дарси, – заверил ее Эшер.
Марисоль взвизгнула. Это было вполне в ее духе.
– Она была восхитительна, правда?
– А то. – Эшер кивнул мне. – Лучше всех.
Здесь даже я не удержалась от смеха:
– Спасибо… наверное.
Выражение Марисоль смягчилось.
– Горжусь своей лучшей подружкой. Никто другой на такие подвиги не способен. У большинства нет и половины тех проблем, с которыми ей приходится иметь дело, не говоря уже о том, чтобы быстро выучить роль.
Эшер в мгновение ока развернулся и перевел взгляд на Марисоль.
– Ты права. И я… м-м… знаю, – сказал он.
Я стояла за его спиной, и он не видел, как я, выглянув, кивнула – для одной Марисоль. «Просто скажи ему», – велела Марисоль. Но она все поняла. Ее губы приоткрылись и, как двустворчатая раковина, захлопнулись. Я пожала плечами:
– Да ладно, все не так плохо. Я ведь даже не знаю, каково это, когда все по-другому.
Теперь Эшер, нерешительно улыбаясь, повернулся ко мне:
– Конечно. Только того, что происходит у тебя дома, больше чем достаточно. А тут еще и письмо твоего отца.
Я застыла на месте. Марисоль шагнула ко мне:
– Твоего отца? О чем это он?
О боже. Я беспомощно смотрела на Марисоль. Боль омрачила ее черты. Я не раз видела, как ее лицо заволакивает туман страдания. Только раньше это случалось из-за выходок бестолкового парня или из-за семейной ссоры, но никогда из-за меня. Никогда, до сегодняшнего дня.
Эшер побледнел:
– Клянусь, я думал, что она знает.
– Какое письмо? Когда?
– Прямо перед нашими днями рождения. Мой папа прислал бабушке письмо для меня.
– И ты… – Не договорив, Марисоль посмотрела на свои ботильоны.
