— Доктор, давайте обо мне потом, — взмолилась Арьере. — Что с кузеном?
— Вашим кузеном? — врач недоумённо похлопал морщинистыми, лишёнными ресниц веками. — Ах, да-да, господин Крайт. Боюсь, милая моя, порадовать вас нечем. Подозреваю, что это инфлюэнца[1]. Видите ли, в Арьергерде уже имеется несколько заболевших. Правда, данное явление может носить случайный характер, такое бывает. Вот вам, к примеру, три года тому назад…
— Инфлюэнца, — повторила Тиль, откидываясь на спинку кресла, и даже глаза прикрыла от облегчения, — выходит, зря перепугалась.
— Ну что вы, — укорил доктор, кажется, несколько обиженный за невнимание. — Благодарить Небо в нашем случае рано, слишком рано. Боюсь, положение господина Крайта совсем незавидно.
— Я понимаю, что это не слишком приятно, да и опасно. Но он ещё молодой сильный мужчина. Что ему простуда?
— Ох уж мне эти восторженные барышни! — мелко, будто сухой горох сыпя, рассмеялся Суртюр, не вынимая дужек из рта, но поглядывая лукаво. — Милая моя, если б бравая выправка свидетельствовала о здоровье, то я работы лишился. У вашего кузена очень нехорошие хрипы, очень. Честно говоря, я никак не ожидал увидеть столь, кажется, благополучного человека в таком плачевном состоянии. Верно, мне приходилось наблюдать и барышень из вполне достойных семей. Но то юные дамы, изнуряющие себя совсем неуместными…
— О чём вы говорите? — перебила мерное журчание Тильда. — При чём тут барышни?
— Да совершенно ни при чём, совершеннейше, — отпрянул доктор, с перепугу попытавшись очки на нос вверх ногами нацепить. — Видите ли, такими недугами обычно страдают люди неблагополучные. Знаете, непосильный труд, нерегулярное питание, отсутствие медицинской помощи, холод, опять же — всё это располагает. Здесь же мы имеем видного военного, не матроса какого-нибудь, не солдата.
— Вы же сами сказали, что он всего лишь простыл!
— Да, несомненно, — Суртюр одёрнул сюртук, видимо, пытаясь придать себе солидности. — Это сейчас. Но на фоне чахотки[2]…
— Какой чахотки? Он же не кашлял!
— Милая моя, — снисходительно улыбнулся врач. — Это абсолютно дилетантский подход. Отсутствие перхания и болей ещё ни о чём не говорит, совершенно. Лучше припомните, ваш кузен когда-нибудь всерьёз простужался? Может, в связи с ним вы слышали такие слова, как «воспаление лёгких», «пневмония»?
— Д-да, он долго болел, — выдавила Тиль.
«Там тоже холода хватало. И воды. Но больше камней и лишайника…»
«…всё просто: дневной вылет — спать, ночной вылет — спать, в дождь, в туман»
«…в очередной раз приземлился неудачно»
В очередной? В очередной раз неудачно?
— … таким вот образом, — подвёл итог врач.
— Простите, что вы сказали? — Арьере потёрла лоб, пытаясь сосредоточиться, прояснить мысли, которые будто туманом заволокло.
— Вы меня совсем не слушаете, — укорил Суртюр.
— Я, кажется, вообще мало кого слушаю. — Тиль выпрямилась в кресле, сложила руки на коленях. — Так что вы предлагаете?
— О том и речь, о том и речь, — доктор резко сорвал очки, принялся стёкла сюртуком полировать. — Вам, милая моя, я настоятельно рекомендую покинуть дом. Незачем нежной барышне созерцать страдания недужного, а облегчить их вы не в силах. Милосердие же тут неуместно. Мне очень не нравится ваше состояние и, поверьте, я меньше всего хочу, чтобы вы слегли. Конечно, в вашем праве выписать более именитого врача, только вряд ли он поможет.
— Я подумаю над вашим предложением.
— Вот тут я написал рецептик, загляну к аптекарю на обратном пути, предупрежу. После прислуга сходит, заберёт. Маковое молоко давайте на ночь, а грудным сбором поите, как только зайдётся. И приобретите лёд, компрессы хорошо сбивают жар.
— Маковое молоко[3]? — изумилась Тиль. — Грудной сбор? При чахотке?
— А вы желаете, чтобы я прописал снадобье из печени лягушек и единорожьей кости? — насупился Суртюр. — Я не шарлатан, милая моя. Хорошо, скажу прямо: готовьтесь к худшему. При других условиях ваш кузен ещё и мог бы… Смена климата, сухой воздух, лечебные воды. Но эти прогулки под дождём ему на пользу не пошли. Нет, не пошли!
— Я поняла. Благодарю вас, — Тиль встала, расправила юбку, даже вроде бы сумела улыбнуться. — Айда! — позвала служанку, укоризненной тенью маячившую за дверью. — Расплатись с мастером Суртюром и проводи его. Потом отправь Джермина к аптекарю.
— Да я-то отправлю, — зашипела служанка приглушённо, поглядывая на доктора через плечо. — Да только денежки-то, которые молодой хозяин второго дня дал, тю-тю. Молочнику заплатила, мяснику. Ежели ещё и на аптекаря потрачусь, то…
— Не сейчас, — Тиль отгородилась ладонью. — Это всё позже.
Арьере ещё раз кивнула доктору, вышла из гостиной, медленно, как старуха, поднялась по лестнице — сердце колотилось так, будто выпрыгнуть собиралось, корсет давил на рёбра, не давая толком вздохнуть.
В кабинете было тихо, пахло старыми бумагами и немного пылью. Солнце заливало комнату радостным, праздничным светом, каталось радужными клубками в хрустальных подвесках бра, делало стёкла книжных стеллажей слепыми.
Тиль постояла, держась за спинку кресла, прижав ладонь к животу, пытаясь отдышаться. Хотела задёрнуть шторы, но на полпути остановилась, повернулась к камину.
Портрет дядюшки Берри, висящий над полкой, художнику удался, расстарался мастер. Крайт, ещё не старый, но уже благородно седой, с морщинами, придающими немного бульдожьему лицу солидности, глядел спокойно и мудро. Рука, заложенная за жилет, делала его похожим на полководца. А смотрел он так… «Я всё знаю» — вот что его взгляд говорил.
«Знаю, девочка моя, не переживай. Это не беда, я всё решу. Не забивай голову глупостями!»
Тиль снова потёрла лоб, прогоняя призрак голоса. Вслепую пошарила по столу — пальцы наткнулись на что-то твёрдое, с гранью.
Костяной нож для разрезания бумаг полетел в портрет бессильно, но даже до камина не дотянул, клацнул о паркет тихонько, словно извиняясь.
— Как я тебя ненавижу! — сквозь зубы процедила Тильда. — Если бы ты сейчас только знал, как же я тебя ненавижу!
Картина ничего не ответила. Дядюшка смотрел сверху вниз спокойно и мудро.
[1] Инфлюэнца — грипп.
[2] Чахотка — туберкулёз.
[3] Маковое молоко — настойка опия, использовалась как снотворное, успокаивающее и обезболивающее средство.
* * *
Гостиницей, которую папаша Тома содержал, жители Арьергерда гордились. Во-первых, располагалась она в самом старом здании города, правда, от него только фундамент остался, а, может, и тот не полностью сохранился. Но от фактов никуда не денешься — даже храм построили позже, чем трактир «Пьяный козёл», успевший к нынешнему времени сменить не только статус, но и название. Теперь заведение папаши именовалось «Длань королевы». При чём тут венценосная рука, никто толком не знал, но звучало красиво.
