Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
Вспоминаю я упряжку не зря, а вот по какому случаю. Во время боя красные притиснули батарею к лесу. Обойти его было уже поздно.
– Придется отходить через лес, – сказал мне Обозненко. – Идите вперед и выбирайте дорогу, где батарея сможет пройти, не зацепившись.
Я поехал вперед, мое орудие следовало за мной невдалеке, а за ним вся батарея. Вначале было легко находить дорогу, но лес стал густеть, и наступил момент, когда я поднял руку и остановил батарею.
– Не пройдем, нужно искать в другом месте.
Но старый и опытный ездовой Юдин обратился ко мне.
Ничего, господин поручик, пройдем. А ежели зацепим, то и повалим дерево. Ты уверен?
– Да, в Восточной Пруссии приходилось, и ничего, проходили, – он обратился к ездовым: – Эй, ребята, когда зацепим, наддайте.
И действительно, Юдин ловко зацеплял дерево в ногу толщиной осью передка и командовал: «Наддай». Дерево скрипело и падало, вырванное с корнем. При этом он валил дерево в сторону, а не на лошадей. Это были сосны, у которых есть глубокий главный корень.
Повалив несколько деревьев, мы вышли в мелколесье, где пошли, давя все кругом. Вскоре выбрались на лесную дорогу и смогли присоединиться к нашей кавалерии.
Несмотря на все это, Бахмач мы все же взяли и расположились в нем на ночь.
Нападение
Очевидно, наше охранение было недостаточным, потому что ночью раздалась стрельба в самом городе. Мы вскочили, спешно поседлали, заамуничили и выкатились из города под роем пуль. Отойдя немного, дивизия собралась, дождалась рассвета и повела опять наступление на город. Красные не выдержали и отступили. Мы заняли город и расположились по старым квартирам. На площади мы нашли трупы нескольких захваченных наших. Трупы были сильно изуродованы. Очевидно, их пытали.
Но на следующую ночь случилось то же самое. Правда, на этот раз охранение не прозевало. Но красные появились ночью, и нам пришлось без паники, но уйти из города.
Тогда мы рассердились. Дивизия ушла в какую-то деревню, где простояла весь день. Ночью же мы совершили глубокий обход и на заре были севернее Бахмача в тылу у красных. Красные нас прозевали, и наше внезапное появление вызвало у них невероятную панику. Несмотря на большие силы, красные не смогли организовать сопротивление. Боя, собственно говоря, не было, а было страшное избиение.
Избиение
Как репрессия за изуродованные трупы был отдан приказ пленных не брать. И как на грех, никогда так много пленных не брали. Пленных приводили со всех сторон. И их расстреливали. Красные и не думали о сопротивлении, а бежали отдельными толпами и после первого залпа сдавались. Их расстреливали. А на смену вели уже другую партию.
Я понимаю, что в пылу боя можно расстрелять пленного, хоть это не годится. Но расстреливать сдающихся систематически, почти без боя – это просто отвратительно. Мы все надеялись, что начальник дивизии отменит свой приказ, но так и не дождались отмены. Думается, что расстреляли несколько тысяч. Это было какое-то побоище, вовсе нам не свойственное.
К счастью, артиллерия освобождена от этого гнусного занятия. Но даже смотреть было невыносимо.
В самом начале боевых действий из-за буфа вдруг появился товарный поезд, буквально облепленный удирающими красными. Совсем рядом проходила железная дорога, а мы и не догадались ее испортить.
– К бою! – завопил Шапиловский.
Мы спешно снялись и стали лупить по поезду. С поезда даже по нам не стреляли. Наши шрапнели срывали грозди людей с крыш вагонов. Но в паровоз мы не попали, и поезд, весь простреленный, смог удрать.
– Ничего. Они такого страху натерпелись, что распространят панику во всех красных частях.
Наконец к полудню расстрелы как будто кончились. Стрельбы больше слышно не было, и мы успокоились. Одни заснули, другие разошлись. Я тоже лег около своего орудия и заснул. Шли ведь всю ночь.
Я проснулся с чувством, что что-то неладно, поднял голову и обомлел. В нескольких стах шагах от нас из кукурузного поля выходил целый батальон красной пехоты. Я вскочил как ужаленный.
– К бою! – завопил я.
Но никого на батарее не было. С помощью ездовых я повернул орудие и выпустил две гранаты. Вторая ударилась в гущу и подбросила несколько человек. Красные побежали к лесу, и я, видя, что они и не думают нас атаковать, прекратил стрельбу.
– Пусть бегут.
Но мои выстрелы привлекли внимание кавалеристов, и они атаковали бегущих. Те, конечно, сдались, и их стали расстреливать маленькими группами.
Офицер-кавалерист подошел ко мне.
Мы не справляемся с пленными. Есть у вас желающие? У нас, – ответил я, – нет желающих расстреливать.
Офицер улыбнулся.
– Вы так в этом уверены? Разрешите мне спросить ваших людей?
– Сделайте одолжение, – сказал я и отошел в сторону.
Я был твердо уверен, что никто не отзовется. Каково же было мое изумление, когда буквально все с восторгом последовали за кавалеристом. Я удержал двух-трех:
– Как вам не стыдно?
Они остались нехотя, только чтобы сделать мне удовольствие. Даже откуда-то у всех появились винтовки, которые обыкновенно не заставишь их носить за спиной. Офицер увел моих людей и насмешливо мне улыбнулся. А я-то думал, что у меня в орудии все порядочные люди, которые не обидят мухи. И я ведь не был новичком. За два года гражданской войны пришлось повидать всякого. Но я был молод и верил еще в человека. С тех пор эта вера очень пошатнулась. Я пришел к заключению, что человек – хищник, и скверный хищник. Он любит убивать себе подобных и убивать зверски.
Должен отметить армянскую конную сотню. Их было человек триста, прекрасно обмундированных, на хороших лошадях. Появились они внезапно и так же внезапно исчезли. Никогда их ни раньше, ни после не видел и ни в одном бою не встречал. Да и по виду они были парадными, а не боевыми. Слишком сытые, слишком холеные. Армяне приняли живейшее участие в расстрелах. Они брали небольшую партию пленных и отпускали их, как бы не обращая на них внимания. Пленные мялись, потом тихонько шли к лесу, потом ускоряли шаг, потом пускались бежать. Тут-то армяне вскакивали на коней, гнались за ними и рубили. Говорили, что они отрезали уши, чтобы хвастаться убитыми «в бою». Но не могу утверждать, что армяне были хуже русских, – все были звери.
Этот случай применения террора в большом размере – совершенно исключительное явление. За все время гражданской войны я о другом таком случае не слыхал.
Террор применялся монголами в XIII столетии как тактическая мера. Паника им предшествовала, и все бежало. Террор введен как система у коммунистов. Без террора большевизм немыслим. К сожалению, террор всегда имеет успех.
После побоища красные не пытались больше захватывать Бахмач. Во-первых, мы фактически уничтожили большую часть их войск, и, во-вторых, в оставшихся войсках распространилась паника.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
