Я прощалась с Нижней Бретанью, ее дремучими лесами и бесконечными небесными глубинами, ее бескрайними розовыми гречишными полями и черными озерами, ее туманами, изумрудной зеленью и ежевикой… Я расставалась с Сент-Элуа и виконтом де Крессэ. Быть в этих краях мне оставалось всего лишь сутки. Чемоданы уже уложены, замок опустел, шаги гулко раздавались под каменными сводами. Завтра утром здесь останутся только Жильда и еще несколько слуг-бретонцев. По этой причине розовощекая Каролина, отцовское увлечение, выглядит грустной: ее не берут в Париж…
Я пыталась читать, но мои глаза равнодушно и непонимающе пробегали по знакомым строкам «Страданий юного Вертера»… Может быть, взять Вольтера? Но если кто-нибудь войдет, меня не похвалят за такое чтение… Да и вставать мне не хотелось. Я так хорошо пригрелась в кресле…
Дверь скрипнула, и тихими робкими шагами вошла Аврора – такая наивно-важная в своем тяжелом платьице из жемчужно-серой тафты, с огромным голубым бантом в русых волосах.
– Маргарита всех зовет в столовую.
– На второй завтрак?
– Да.
– Ты просто ангел, – прошептала я, привлекая девочку к себе. – Только на тебя эта проклятая осень не действует.
– Завтра вы возьмете меня с собой, да?
– А как же иначе? Та поедешь с нами.
Я давно решила взять девочку в Париж, преодолев сильное сопротивление отца, не желающего удовлетворять мои причуды.
– Ты меня любишь, Аврора? – спросила я. Она обняла меня за шею.
– Да, мама Сюзанна. Даже больше, чем Маргариту. Мне было смешно слышать, как она произносит это «мама Сюзанна». Такое обращение делало меня совсем взрослой, но если уж Аврора привыкла называть меня так, то от своей привычки не отступится.
– Мы с тобой всегда будем вместе?
– Да, мама Сюзанна.
– И ты всегда будешь меня любить?
– Да, мама Сюзанна.
– Ты – дитя лесов, – проговорила я шепотом. – Лесная фея. Ты бретонка. Париж тебе не понравится…
Аврора смотрела на меня, мало что понимая. Эти большие доверчивые глаза, темные крохотные губки, капризно вздернутый носик… Какой же она будет красавицей, когда вырастет! Мне оставалось только вспомнить слова бородатого тучного рыбака Ремо: «В ее глазах утонет не один парень!» Ремо сказал это обо мне. Но мог бы сказать это и об Авроре…
– У тебя только я, у меня только ты… Мы никогда не расстанемся.
Скрипнула дверь.
– Можно к тебе, Сюзанна?
Я обернулась. Стоя на пороге, старая маркиза вопросительно смотрела на меня, сжимая в руках вязание. В последнее время она сильно сдала. Как-никак, шестьдесят девять лет…
– Да, тетушка, – сказала я, снимая Аврору с колен. Девочка тут же ушла. Маркиза относилась к ней неодобрительно.
– Как вы любите уединение, Сюзанна. Заберетесь в эту мансарду на долгие часы… Ведь здесь, наверное, скучно.
– Перед веселой жизнью в Париже можно немного и поскучать. Мой гардероб уже отправили?
– Да, еще вчера… Тебе так хочется в Париж?
– Не знаю, тетушка. Но ведь я должна туда ехать.
– Вы не знаете еще прелестей парижского света… Он очарует вас, дорогая. Кроме того, Филипп выхлопотал для вас место фрейлины ее величества. Это большая честь. При королеве состоят самые знатные дамы королевства.
– Да, как видно, у моего отца много забот, – произнесла я иронично.
Маркиза насторожилась.
– Что вы имеете в виду?
– Я только хотела сказать, что отцу не мешало бы позаботиться не только обо мне, но и о крошке Каролине. Ее располневшая талия наталкивает на некоторые размышления…
То, о чем я не осмеливалась намекнуть отцу, я легко говорила в глаза тетушке.
Маркиза вспыхнула как кумач. По ее виду было ясно, что она не ожидала от меня такой откровенности.
– Ах, тетушка, не надо притворства! Вы не хуже меня знаете, что творится под крышей этого дома. Каролина каждую ночь стелила отцу постель, а поскольку он не старик и не утопленник, то пользовался ею не только как горничной. Я не ребенок и все понимаю. Не понимаю только, почему вы так краснеете. Похоже, мой будущий брат или сестра нисколько вас не радует.
– Боже, дитя мое, да это же неприлично – то, что вы говорите!
– О да, я знаю, что вы любите приличие только в словах. О делах вы не заботитесь…
– Зачем вы меня обвиняете? Судьба Каролины устроится. Она на днях выйдет замуж за одного из фермеров. Но вы-то, вы… Как вы можете так не уважать отца!
– Я его боюсь, и этого достаточно. Но хуже всего то, что я знаю все его неблаговидные поступки и все-таки продолжаю бояться.
– Филипп никогда не старался внушить вам страх. Он любит вас, хотя и не подает вида. Вы его единственное дитя…
– Кто знает! – произнесла я со смешком.
– Перестаньте высказывать свои низменные предположения! – неожиданно резко оборвала меня старая дама. – Монахини скверно вас воспитали, дитя мое. Вы уже сейчас выражаетесь с дерзостью самых отъявленных версальских кокеток. Но они прошли через огонь и воду. А вам всего шестнадцать…
– Мне не нужно напоминать об этом, тетушка.
– Что касается отца, то ласки вы от него не видели, и, вероятно, не увидите, – такой уж он человек…
– Спасибо хотя бы за откровенность!
– Филипп похож на свою мать, великолепную принцессу Даниэль. Я хорошо знала ее. Она никогда не улыбалась, даже ее красота излучала какое-то суровое сияние…
– Мне-то что до этого, – произнесла я равнодушно.
– То, что вам не следует удивляться нраву вашего отца.
– Не знаю, – проговорила я задумчиво. – Стало быть, я совсем не похожа на отца. Я пошла в свою мать, в Звезду Флоренции, и, честное слово, я даже рада этому…
– Вы и матери своей не знали, так что нечему радоваться. Право, ваши слова меня настораживают. Девушки должны стремиться к добродетельным образцам, а не к распутству…
Я едва сдержала зевок. Мне не хотелось спорить, но даже в монастыре всем было известно, что Версаль, куда меня хочет представить отец, – место оргий и разврата. Маркиза просто ханжа и лицемерка. А вот отец – он не таков… Я была уверена, что, если какое-нибудь лицо королевской крови обратит на меня внимание, отец не станет советовать мне сопротивляться и твердо стоять на пути добродетели.
– Вы думаете сейчас о чем-то нехорошем, – печально сказала маркиза. – Это видно по вашему лицу.
– Нет, я думаю как раз о чем-то весьма добродетельном, – произнесла я медленно.
– О чем же?
