Умейте прощать, а потом и забывать.
Мисс ФортескьюЭти два дня стали для них адом.
Как это жестоко и несправедливо, что кому-то жизнь преподносит одни радости, а других преследует жестокая судьба. Джозефина осталась без родителей, а теперь у нее отняли и любимое существо, к которому она привязалась всей душой.
Эсмеральда была безутешна, но не могла отдаться своему горю, потому что надо было оставаться сильной, в точности как в те дни, когда умер отец Джозефины. Когда полчаса назад появился Гриффин, было так легко расслабиться, забыть о жестком контроле над эмоциями и позволить ему быть сильным. Пока Джозефина рыдала в объятиях герцога, Эсмеральда тихо плакала про себя. В эти минуты ее одолевало сострадание к сестре. Его доброта наполнила ее такой любовью, что в груди ныло.
– Возможно, теперь она проспит всю ночь, – сказал Гриффин, когда они вернулись в гостиную.
– Да, хорошо бы, – коротко ответила Эсмеральда, по-прежнему не глядя на него, и направилась к двери.
Если ничего не говорить, не смотреть в эти синие глаза, можно уверить себя, что никакой любви нет, но каждый раз, когда их взгляды встречались, лгать себе было невозможно. Она не хотела оставлять свое сердце в его доме, когда уезжала, но именно это и случилось.
Гриффин остановился рядом с ней – так близко, что она ощутила его запах, почувствовала тепло. Как ей хотелось зарыться лицом в его грудь, чтобы он стал утешать ее так же, как Джозефину. Но, видимо, от потрясения, вместо того чтобы искать у него утешения, под давлением эмоций, слишком глубоких, чтобы пытаться их понять, Эсмеральда неожиданно выпалила:
– Не важно, что сказала Джозефина! Пусть ее мысли и заявления кажутся взрослыми и зрелыми, как бы вы ни хвалили ее за доброту, я прошу вас поехать и вернуть Наполеона.
Уголок его губ дернулся:
– Эсмеральда?
– Нет, ничего не говорите! – прошептала она со вздохом отчаяния, вырвавшимся из саднящих легких. – Вернув собаку, вы поможете ей пережить смерть отца, который так много для нее значил. Я не хочу, чтобы она опять получила рану в сердце.
– Я бы с радостью, но ведь она недаром сказала, что не желает страданий другой маленькой девочке.
– Мне безразлична та девочка! – Эсмеральда проглотила рыдание. – Я должна думать о Джозефине.
– Вы не это хотели сказать, Эсмеральда.
– Это, – возразила она серьезно. Сердце ее колотилось как сумасшедшее, плечи подрагивали от непрошеных слез. – Именно это. Девочка и без того настрадалась, поэтому я и прошу вернуть ей собаку.
Взгляд Гриффина оставался мягким, выражение лица – участливым.
– За Джозефину не переживайте. Она все обдумала, приняла решение, и все зависит только от нее самой.
Она была слишком взволнована, чтобы внимать доводам рассудка, и ничего не хотела слышать.
– Джозефине всего двенадцать. Она сама не знает, чего хочет, и не понимает, что для нее лучше.
– Если бы она пожелала, я отправился бы на край света, но против ее воли не пойду.
– Как знаете, – прошептала Эсмеральда, смахивая с лица выбившиеся пряди. – Я сама найду способ вернуть Наполеона.
– Вы не станете этого делать.
– А кто мне запретит? – заявила она с вызовом.
– Не знаю, что за человек этот Чамберс, но уверен: только чудовище могло забрать собаку у плачущей девочки и сбежать. Вы же не такая: не сможете сделать несчастным ребенка.
