Беги от людей, мой маленький Гном, Беги поскорей в свой старенький дом. Где чай не в стаканах, А в чашечках чайных роз… …Нет-нет, я к тебе не пойду, Мой маленький Гном! Я стар, я устал…
Юрий Кукин. Маленький Гном Шибаев с трудом нашел улицу Запрудную. Дом Виты он узнал сразу — наверное, по кустам роз у калитки, которых больше нигде не было. Среди поредевших темных листьев были разбросаны пожухлые белые и красные цветки. Он толкнул калитку и вошел. Небольшой дворик, заросшая побуревшей травой дорожка до просевшего крыльца, маленький дом с маленькими оконцами. Шибаев усмехнулся, вспомнив хижину дяди Алика, поднялся по заскрипевшим ступенькам на крыльцо и постучался — звонка не было. Дом не отвечал, оставаясь безжизненным и тихим. Он потянул за ручку, дверь была заперта.
— Ищете кого? — услышал Шибаев женский голос и оглянулся. На него из-за забора настороженно смотрела полная немолодая женщина в темно-красном платке.
— Добрый день! Ищу Викторию. Где она, не знаете?
— И вам добрый. А вы кто ей будете?
— Я ей друг. А вы тетя Люша?
— Виточкин друг? Иди сюда! Тут лаз, — она махнула рукой, показывая, где лаз.
— Тебя как зовут? — спросила она, когда Шибаев перебрался через тын в соседний двор.
— Шибаев. Александр Шибаев.
— Садись за стол. Молоко будешь? Утрешнее.
— От Буринки? — Шибаев сел на скамейку у стола.
— Он нее. Виточка рассказала? — Женщина бесцеремонно его рассматривала. У нее было обветренное лицо человека, привыкшего проводить много времени на воздухе, и крупные натруженные руки. Из-под платка выбивались седые пряди.
Шибаев кивнул и спросил:
— Вита дома?
— Дома, где ж ей быть. Пошла за щенком к моей куме, у ей сучка принесла пять щенков. Я и попросила Виточку сходить. Мой Босик уже месяц как сдох, старый был. Скоро прибудет. Ты из города?
— Из города.
— Так принести молока?
— А воды можно?
— Можно. Сейчас. — Тетя Люша пошла в дом. Вернулась с кружкой, протянула. Села рядом, смотрела, как он пьет.
— А Виточка, часом, не от тебя сбежала? Вернулась смурная, молчит, переживает. Я спрашиваю, а она: «Все в порядке, тетя Люша, не беспокойтесь». Но я же не слепая, вижу. Она мне как дочка после смерти Лиды — та от сердца в одночасье померла, и Виточка осталась одна. Так что там у вас случилось? — Она требовательно глядела на Шибаева. — Смотри, парень, в случае чего, за нее есть кому заступиться.
— Она не сказала?
— Она не скажет, все в себе. У меня давление, так она боится. Я же вижу, не слепая. Кинулась в работу, минуты свободной нету. Ремонт затеяла, видать, насовсем вернулась. Оно, конечно, хорошо, а только и о себе подумать надо. Расскажешь? Я ж ей не чужая. Может, подсоблю чем. Никогда не надо держать в себе, на людях легче.
— Умер отец Виты, — сказал Шибаев.
— Кто? — изумилась тетя Люша. — Отец Виточки? Какой еще отец?
— Валентин Петрович.
— Валентин? — женщина смотрела на него во все глаза. — О господи! Откуда он взялся?
— Приехал к Вите…
— И помер? — Она перекрестилась. — Правда, помер? Ты сам видел?
— Я был на похоронах.
— Он что, нашел Виточку? И помер?
— Нашел. И помер. — Шибаев не понимал ее настойчивости. Она переспросила несколько раз: помер? Смотрела напряженно, недоверчиво… Что это с ней?
— Потому сбежала, — кивнула тетя Люша. — И там достал, нечистая сила! И правильно сделала, с ним никогда не знаешь. Ты его больше не видел? На могиле был? Закопали при тебе?
Шибаеву показалось, женщина заговаривается.
— На могиле был, закопали при мне. Гроб забили тоже при мне. Вита очень болезненно пережила смерть отца…
— Да какой он отец! — вскричала тетя Люша. — Никакой он Виточке не отец, нечего врать. Лида приняла его, когда Виточке было три годика. Я ей сразу говорила: держись от него подальше, он ведьмак! Ей тоже не сахар было девочку одну ро́стить, вот и приняла.
— Подождите, тетя Люша! Вы хотите сказать, что Валентин — не отец Виты?
— Я ж говорю! Какой он отец, прости господи! Приблудился к нам, больной, черный, кашлял страшно. Откуда — бог весть. Лечился в нашей больнице, мы с Лидой вместе там работали, она сестрой, я акушеркой. Это я потом ушла на базаре торговать, когда ревматизмом пальцы скрутило. Что с ним было, никто не знал. Судороги страшные, всего корежило, выгибался дугой и страшно кричал не своим голосом, как из-под земли. Наша шептуха, баба Маланка, сказала, это нечистый в него вселяется. А то еще сознание терял, часами лежал как мертвый. Уже и отпевать раз собрались, а он восстал! У нас слух пошел: боится божьего слова! И еще заметили, что он никогда мимо церкви не ходит, всегда обойдет. Потому и спрашиваю: сам видел, как закопали?
