Книга Мюнхен - Роберт Харрис

Четверо присутствующих глав правительств договариваются, что международная комиссия, означенная в подписанном ими сегодня соглашении, будет состоять из статс-секретаря Министерства иностранных дел Германии, английского, французского и итальянского послов, аккредитованных в Берлине, а также представителя, назначенного правительством Чехословакии.

Продолжая водить пером по бумаге, Хартманн краем глаза следил за тем, как Легат входит в кабинет Гитлера.

В просторном – футов пятьдесят в длину, вероятно, – зале было полно народа и висела духота. Высокие окна были закрыты, ощущался кисловатый запах мужского пота. Премьер-министр сидел на диване у камина и беседовал с Муссолини. В углу у окна Легат заметил Уилсона и сэра Невила Хендерсона. В дальнем конце помещения, у гигантского глобуса, расположился Гитлер. Скрестив на груди руки и с выражением невыносимой скуки на лице он опирался на край стола и слушал Риббентропа. После первой их встречи Чемберлен описал фюрера кабинету как «самую обычную дворняжку из всех, каких ему доводилось видеть». Секретарь кабинета вымарал эту фразу в протоколе, заменив на «в его чертах не было ничего необычного». Тогда Легату замечание премьера показалось снобистским, но теперь он понял, что имел в виду Чемберлен. Почти удивительно, насколько непримечательным выглядел диктатор – даже еще больше, чем шесть лет назад, когда Хью мельком видел его на улице. Он напоминал квартиранта, всегда старающегося держаться в сторонке, или ночного сторожа, исчезающего поутру с окончанием смены. Молодому человеку потребовалось усилие, чтобы отвести взгляд.

А сделав это, он понял, что совещание закончилось. Люди направлялись к двери, Чемберлен уже встал.

Хью поспешил перехватить его.

– Извините, премьер-министр.

– Что? – повернулся тот.

– Не могу ли я побеспокоить вас на минутку?

Чемберлен посмотрел на него, потом на красную шкатулку.

– Нет, – бросил он раздраженно. – Не сейчас.

Премьер-министр вышел из кабинета. Почти в ту же секунду кто-то подошел к Легату сзади и взял за локоть.

– Хью? – Его уха коснулись голос и теплое дыхание Уилсона. – Какого черта вы тут делаете?

Прочие делегаты продолжали выходить, огибая их на пути к двери.

– Прошу прощения, сэр. Лорд Дангласс сказал, что дело идет к соглашению, и я пришел узнать, не требуется ли моя помощь. – Легат поднял шкатулку. – Перенести назад в отель бумаги и так далее.

– Неужели? – Во взгляде Уилсона сквозило сомнение. – Ну так вы напрасно били ноги. Дело сделано.

Хартманн наблюдал, как делегаты покидают кабинет – сначала Чемберлен, за ним Хендерсон, потом французские дипломаты: Роша, Клапье, Франсуа-Понсе… Леже отделился от общего потока и устремился к Даладье, который так и сидел в углу за своим пивом. Французский премьер-министр медленно поднялся. Потом вышли Легат и Уилсон, который держал молодого коллегу за локоть, как сыщик в штатском, совершивший арест. Эти двое прошли буквально в нескольких шагах от него. Легат лишь бросил на Хартманна короткий взгляд. Через пару минут появились Гитлер и Муссолини, далее – Чиано и Риббентроп. Их путь лежал к банкетному залу.

Хартманн силился расшифровать значение маленькой пантомимы, свидетелем которой только что стал: Легат явно прочел меморандум, принес его в «Фюрербау» и попытался переговорить с Чемберленом, но опоздал. Это казалось единственным логичным объяснением.

Пришел адъютант и забрал переводы. Затем на Пауля обрушился Кордт, ожесточенными жестами давая понять, что надо подниматься.

– Идемте, Хартманн! Вставайте скорее и поправьте галстук. Мы приглашены на ужин к фюреру.

– Правда, Кордт? Какой ужас. Не в моих правилах ужинать с едва знакомыми людьми.

– Выбирать не приходится. Приказ Вайцзеккера. Поскольку англичане и французы не желают садиться за стол с фюрером, для численности собирают нас. – Он протянул руку. – Идемте.

Хартманн неохотно поднялся, и они вместе зашагали по второму этажу к противоположной стороне здания.

– Англичане и французы вернутся сегодня вечером? – спросил Пауль.

– Да, после ужина. Чтобы подписать соглашение.

Выходит, не все еще пропало, думал Хартманн, хотя шансы на срыв переговоров были настолько малы, что он презирал себя за попытку за них уцепиться. И все же, входя в зал, ухитрился придать лицу более или менее нейтральное выражение.

Гитлер восседал в центре огромного стола, спиной к окнам. По бокам от него располагались Муссолини и Чиано, напротив сидели Вайцзеккер и Риббентроп. Гостям подавали вино, перед фюрером стояла бутылка минеральной воды. Пересекая длинный, отделанный панелями салон, Хартманн отмечал знакомые лица: Геринг, Гиммлер, Гесс, Кейтель, Аттолико. Всего шестнадцать человек. Никаких признаков присутствия Зауэра.

Гостей насчитывалось слишком мало для такой большой комнаты, атмосфера была натянутая. Официанты убрали приборы по краям стола. Хартманн занял место на противоположной от Гитлера стороне, дальше от него насколько возможно и поближе к итальянцу Анфузо, главе кабинета Министерства иностранных дел в Риме. Но даже так до фюрера было слишком близко, чтобы прекрасно видеть, как тот мрачно грызет хлеб и почти не делает попыток поддержать разговор. Судя по всему, его обидел пренебрежительный отказ англичан и французов. Уныние оказалось заразительным. Даже Геринг молчал. Только когда подали хлебный суп, фюрер немного просветлел. Он отхлебнул супу, потом промокнул усы салфеткой.

– Дуче, – начал он. – Вы согласны, что вырождение народа можно прочитать по лицам его вождей?

Эта ремарка по форме представляла собой вопрос и в теории была адресована Муссолини, но высказана достаточно громко, чтобы ее слышал весь стол, а тон не предполагал ответа. Все остальные разговоры смолкли. Фюрер сделал еще глоточек супа.

– Даладье я до определенной степени исключаю из этого правила. Французы без сомнения вырожденцы – Леже родом с Мартиники и явно имеет негроидных предков, но внешность Даладье выдает твердый характер. Это старый солдат, как и мы с вами, дуче. Даладье… Да, с ним вполне можно поладить. Он видит вещи такими, какие они есть, и приходит к правильным умозаключениям.

– Он просто потягивает пиво и предоставляет советникам вести дела, – сказал Муссолини.

Гитлер словно не слышал его.

– Зато Чемберлен! – Фюрер произнес это имя с сарказмом, подчеркивая гласные так, что слово прозвучало как ругательное. – Этот Чемберлен торгуется за каждую деревушку и каждый пустяк, как продавец на рынке! Знаете, господа, он затребовал гарантий, что выселяемым из Судетской области чешским фермерам разрешат взять с собой коров и свиней! Способны вы представить себе такую буржуазную мелочность, пронизывающую столь незначительные детали? Потребовать возмещения за каждое государственное здание!