– Ничего, скоро тебя отпустит. И если уж кому и надо волноваться, так это мне.
– Я до сих пор не могу согреться, мне так и кажется, что стоит мне снять свитер, как я покроюсь инеем. Господи, сколько же всего пришлось пережить, чтобы добраться наконец до Женевы, преодолеть все препятствия и нервотрепку в банках, а их было три (!), чтобы сейчас вот так сидеть себе в кафе и есть цыпленка… Так что ты сказал, я не поняла? Ты волнуешься? Но почему? Все же позади!
– А как мне теперь делать тебе предложение? Получается, что я собираюсь жениться на одной из самых богатых женщин России! По-хорошему, мне надо сейчас просто взять и выйти из кафе, оставив тебя одну, свободную, со своими миллионами. Так будет честно.
– Ты это серьезно? – Надя от удивления и растерянности даже осипла. По щекам как по команде покатились слезы. Только этого еще не хватало, и еще в такой радостный день, когда она, давясь страхом, там, в секретной банковской комнате, после прохождения разного рода процедур произносила кодовое слово, так рисковала, потому что не была уверена, что именно так звали ее старую куклу!
– Нет, ты можешь, конечно, подождать несколько десятков лет, пока я не разбогатею и не стану самым модным и богатым адвокатом Москвы…
– Гриша, прошу тебя… Не пугай меня! Мы же с тобой уже говорили на эту тему, и ты согласился с моим предложением открыть детский онкоцентр.
Он улыбнулся так, как умел улыбаться только он, ее Григорий.
– А я уж подумал, что ты забыла.
– Да у меня столько денег, что… Гриша, все будет хорошо! Хотя… Как же мне это раньше не пришло в голову? Может, ты просто ищешь причину, чтобы расстаться со мной? – Артистка из нее никакая, губы ее так и расползаются в счастливую улыбку.
– Да я просто обязан на тебе жениться, – рассмеялся он, – ты же мне жизнь спасла, там, на речке. Если бы не ты, я бы уж точно не сидел бы в женевском кафе и не пил вино. И не радовался так тому, что хоть кого-то сделал счастливым. Куклу-то покажи!
Надя с готовностью достала из сумки свою старую куклу. С растрепанными локонами и в маленькой треугольной шляпке, приклеенной к волосам, в пестром шелковом платье из красно-желто-зеленых ромбов и с улыбкой на бледном личике, которую Надя нарисовала собственноручно вишневым лаком для ногтей.
– Представляешь, когда я вернулась в Михайловск, чтобы договориться о памятнике маме, и решила пересмотреть все наши старые семейные фотографии, я нашла снимок, где моя мама, совсем молодая, сидит в парке на скамейке рядом с каким-то человеком в светлом плаще (его лицо вырезано ножницами), и на коленях мамы вот эта самая кукла, только новая. Я хочу сказать, что эта кукла была у мамы еще до моего рождения и что когда мне сказали, что это подарок папы, то я, конечно, подумала, что речь идет о моем папе Саше и что подарена она была мне при моем рождении, ну, то есть в день, когда моя мама рожала. Разве могла я представить, что именно имела в виду мама, когда говорила про подарок от папы. Она-то точно знала, кто мой папа.
– А что было бы, если бы ты не вспомнила имя куклы?
– У меня была подсказка. Еще один снимок. Постой, я сейчас тебе его покажу.
Она достала из сумки конверт. Высыпала оттуда несколько цветных небольших фотографий, на одной из которых была изображена высокая стройная девушка примерно в таком же платье, как и у куклы. Рядом с ней стоял человек в темном костюме (лицо его также было вырезано ножницами).
– А теперь вот, посмотри сюда, на этот снимок, где она сидит на лавке с куклой на коленях. Теперь поворачиваем и смотрим, что там написано… Карандашом, почти стерто все, но я разобрала «Мои две Коломбины».
– Коломбина. Куклу звали Коломбина.
– Я так полагаю, что Иван Алексеевич, мой отец, видел эту фотографию мамы в костюме Коломбины, и когда увидел такую куклу в магазине, купил и подарил ее маме. Поэтому и написал «Мои две Коломбины». Романтично, да?
Она нахмурилась, вспомнив что-то.
– Не хочу вспоминать, что мой отец был связан с бандитами. Уверена, что это произошло случайно.
– Не думай об этом.
– Да я и не думаю. Тем более что я до сих пор не воспринимаю его как отца. Ну что, выпьем за нас! За все то, что мы сумеем сделать на эти деньги полезного!
Они чокнулись бокалами, выпили.
После кафе побродили по Женеве и, наконец, вернулись в гостиницу. Надя отправилась в душ, а Григорий достал из своей дорожной сумки большой серый конверт, вынул оттуда бумаги, вместе с которыми из прорези конверта выпорхнули все его страхи и сомнения, разорвал их на мелкие клочья и высыпал в корзину для мусора, которую задвинул под стол.
Все получилось. Все позади. И она никогда не узнает, что было в этом конверте. «Вероятность биологического отцовства предполагаемого отца Поливанова Ивана Алексеевича в отношении ребенка Суриной Надежды Александровны равняется – 0 %».
Григорий глубоко вздохнул и впервые за последние месяцы наконец почувствовал, как его отпустило.
Подойдя к двери в душ, он приоткрыл ее и закричал, стараясь перекрыть шум воды:
– Надя! У меня предложение! Давай отправимся завтра утром посмотреть знаменитый фонтан Же-До! Ты как, не против?
– Нет, не против! – весело отозвалась Надя.
– Ну, тогда у меня еще одно предложение… – Он набрал в легкие побольше воздуха, чтобы крикнуть что-то очень важное, то, отчего зависела сейчас вся его жизнь и жизнь Нади, но вдруг, поняв, как все это глупо будет выглядеть здесь, под дверью, расхохотался. – Вот выйдешь из душа, и я предложу тебе руку и сердце…
И снова засмеялся. Никогда, никогда еще ему не было так хорошо, легко, и никогда он еще не был так счастлив.
