– Беру свои слова обратно, – заявил Егорка, – мы теперь непременно должны истратить эти деньги, из суеверия. А давно это случилось?
– Очень. Во времена пророка Сулеймана, а может еще раньше.
– А откуда ты все это знаешь.
– Мударрис[125] в медресе рассказывал. Об этом сказано в Коране пророка Мухаммада, посланника Аллаха.
– Он тоже жил во время Сулеймана.
– Кто, мударрис?
– Мухаммад.
– Нет, он жил гораздо позже, он умер всего каких то шестьсот лет назад.
– Что-то не получается.
– Я думаю, что он узнал об этом из Библии. Когда я изучал суру ТА ХА, в которой посланник рассказывает о взаимоотношениях фараона и Мусы. Я отметил, что симпатии Мухаммада на стороне Мусы, и откровенно говоря, для меня это загадка. Сам Муса сын Иосифа, который был воспитанником жены фараона. И как это водится, достойно отблагодарил своего благодетеля. Правда, когда я сказал об этом на занятиях, меня чуть не выгнали из медресе. За ересь. Меня спасло заступничество Шамса. Хотя сам посланник говорил, что все три книги: Коран, Библия и Тора, произошли из одной небесной книги. И нет ничего плохого в том, что согласуются друг с другом.
В небольшой рощице, в стороне от дороги, среди деревьев виднелась небольшая постройка. Там вился дымок и доносился запах кебаба.
– А денег у нас хватит? – спросил Егорка.
– На два кебаба хватит, – сказал Али.
– А на вино?
– Вино? – удивился Али.
– Выпить надо на прощание, – заявил Егорка. – Мы пили при встрече, надо выпить при расставании.
– Для того чтобы вернуться в исходное состояние? – спросил Али.
– Нет, в исходное состояние вернуться невозможно, в одну и ту же воду дважды не вступить, нельзя.
Али изумленно посмотрел на товарища. Простодушное лицо Егорки никак не предполагало таких философских речений. В следующий миг он вспомнил, что в рабстве тот долго был скован цепью с греческим философом. Каждый раз, когда Егорка выдавал очередной предикат, он удивлялся, поскольку никак не мог к этому привыкнуть.
– Все течет, меняется и переходит в свою противоположность, – сказал Егорка.
– Это сказал Гераклит, – добавил он.
– Я так и подумал, – сказал Али. – Может, на вино тоже наскребем, в крайнем случае, убедишь их в том, что деньги – не главное в жизни. Выдашь им парочку силлогизмов.
– Тогда стоит довести до них идею Парменида о том, что мышление равно бытию. Мысль о предмете, есть сам предмет. Мысль о деньгах и есть деньги.
– Эта идея мне нравится, – сказал Али, но лучше не рисковать, побить могут.
Навстречу им из строения вышел человек и приветствовал их, с любопытством глядя на странную пару, катиба в тайласане и его спутника славянина.
– Желаете сесть в общем зале или уединиться? – спросил он.
– Уединиться, – сказал Али, вспомнив про вино. Здесь в Нахичевани с этим делом было строго. Уединенным местом оказалась загородка с саманными[126] стенами и с земляным полом. Здесь стоял стол, две скамейки и небольшая жаровня. Подавальщик разворошил уголь, обнажив огонь.
– Что желаете, – спросил он, – и принялся перечислять блюда: бозбаш, пити, тава-кебаб, турш-кебаб, тике-кебаб, люля-кебаб, говурма, сэбзи-говурма, долма, плов, гутаб[127]…
– Остановись друг, – сказал Али, – принеси нам тике-кебаб, Подавальщик принял заказ и повернулся, чтобы уйти, но Али остановил его, понизив голос, доверительно сказал:
– Еще принеси нам кувшинчик вина.
Подавальщик замялся.
– Вино запрещено Кораном, мы не держим вина.
– Я очень хорошо знаю Коран, – возразил Али, – Там ни слова об этом не сказано. Говорить о том, что Кораном запрещено вино, все равно, что «истину облекать ложью[128]».
Подавальщик изобразил на лице удивление и прежде, чем удалиться, сказал:
– Желание клиента для нас закон. Сейчас пошлю оглана, может, найдет где.
Товарищи переглянулись.
– Как здорово ты всегда излагаешь, – заметил Егорка.
– Это моя профессия, – сказал Али.
– Так что, вина нет у них? Может, пойдем в другое место?
– Вино есть, сиди спокойно, грейся.
– Ты не заказал хлеб, зелень?
– Не беспокойся, в Азербайджане, это не надо заказывать, напротив, если не хочешь, надо предупреждать, чтобы не приносили лишнего.
Али протянул руки к жаровне. Егорка последовал его примеру. Появился подавальщик с подносом в руках. Поднос был накрыт полотенцем. Выложил на стол зелень, редиску, сыр и свежеиспеченный хлеб только из тандира. И пузатый глиняный кувшинчик.
– Быстро оглан обернулся, – заметил Али.
– Желание клиента для нас закон, – повторил подавальщик. – Кебаб скоро будет готов.
Он вышел, пряча улыбку.
Неплотно прикрытая дверь медленно открылась. Егорка потянулся, было закрыть ее, но Али остановил его.
– Оставь, – сказал он. – Так приятнее, а то сидим как в камере.
– Не знаю, – сказал Егорка, – не сидел.
– Счастливчик.
– Мы обычно в цепях, на голой земле, под открытым небом. Камера это роскошь.
– Видишь, как все относительно в этой жизни.
В дверном проеме, в далекой перспективе, высилась гора, вершину ее венчала снежная шапка. Заметив, что Егорка не сводит с нее глаз, Али сказал:
– Это Арарат. Там Нух спасался во время всемирного потопа.
– Какого потопа? – спросил Егор.
– «От прегрешений их были они потоплены и введены в огонь»[129]. В Библии об этом тоже сказано, ты что же, не знаешь Библии?
– Нет.
– Все время забываю, что ты не христианин. Извини.
– А ты откуда знаешь Библию, ты тоже не христианин.
– Я знаю Коран, он родственник Библии. К тому же я богослов, мне положено знать.
Али разлил вино по чашам, поднял свою, говоря несколько высокопарно:
– Я желаю тебе удачи в твоих благородных поисках и благодарю тебя за помощь, которую ты мне оказал. Пусть будет легкой твоя дорога.
