Мне выпала большая честь нести урну округа Кольмар с землёй, взятой около часовни Шапель-де-Буа[77] в Винценхайме. Шедшему со мной в паре Кристофу Хартманну, моему молодому другу из Херлисхайма, было поручено поставить урну в ячейку у подножия стелы.
Всё казалось символичным. Война, насильственный призыв, даже сама судьба не хотели, чтобы эти несчастные, которым мы сегодня отдаём дань памяти, покоились в своей эльзасской или лотарингской земле. И вот теперь в этих урнах их родная земля пришла к ним сюда, в Россию. И что сказать про этот лес, который принял нашу церемонию так спокойно, так безмятежно? Эти стволы деревьев, гибкие и стройные, возносящиеся к небу, эта листва, не напоминают ли они колонны и своды собора?
Белые кресты на французском участке не стоят на отдельных могилах. Для семей тех, кто погиб, этот памятник символизирует гигантское, размером со всю Россию, кладбище, принявшее десятки тысяч насильно призванных эльзасцев и мозельцев, павших на полях сражений или умерших в лагерях для военнопленных. Здесь семьи жертв могут вспомнить о своих, так же как сказала одна участница паломничества:
«Я как будто приехала на могилу моего брата. Я не знаю, где он, он погиб, но я знаю, что он в русской земле. И сегодня я принесла ему цветы».
После возложения многочисленных венков депутатами и делегатами Жан-Пьер Массере произнёс короткую речь, очень искреннюю и полную достоинства. «Солдаты поневоле» обязаны этому мозельцу, который, как хорошо сказала одна журналистка в своём репортаже, «за год сделал для них больше, чем все его предшественники».
По окончании речи министра лес огласили проникновенные звуки не предусмотренной программой «Марсельезы». Я никогда не слышал, чтобы её пели на общественных собраниях с такой точностью и чистотой. Это было очень трогательно, многие прослезились.
В понедельник, 10 августа, мы посетили кладбище в Кирсанове. Ещё один волнующий день. Здесь наши умершие товарищи хотя бы заслужили более пристойное погребение. На огромном прямоугольном участке стоял большой крест из белого камня, а вокруг него — около двухсот пятидесяти могил, некоторые — индивидуальные, другие приютили двоих-троих умерших. Покрашенные белой краской низкие бордюры вокруг могил образовывали как бы гигантскую шахматную доску. Крестов с именами не было, но списки и чёрные дощечки с цифрами позволили точнее идентифицировать места захоронения погибших.
Моя жена легко нашла номер 93, могилу моего друга Мориса Эбера из Селеста, а потом и номер 5, могилу Жильбера Граффа, моего земляка из Гюнсбах-Мюлель.
Мы вернулись из этого паломничества — в широком смысле этого слова — глубоко потрясёнными душой и разумом. Это впечатление ещё усилилось после того, как мы посмотрели видеозаписи этого поминовения, происходившего там, где всё было так наполнено печалью и тоской, страданиями и скорбью.
Но это путешествие в Тамбов имело для меня неожиданно счастливые последствия. Целая цепь обстоятельств позволила мне вновь встретиться с Эженом Сент-Эвом, которого я не видел со времени нашего возвращения из плена. Эта встреча взволновала и вновь подружила нас.
Совершенно случайно Эжен за несколько месяцев до этого вновь встретился с Зоей Масленниковой, одной из русских студенток, о которых я рассказывал. Наверное, я что-то предчувствовал, когда писал ту фразу, где я задаюсь вопросом, что случилось с той тетрадью, которую этим девушкам при их отъезде из Тамбова подарили их случайные учителя. Я с огромной радостью узнал, что госпожа Масленникова, скульптор и писательница, живущая в Москве, бережно сохранила этот сборник французских песен, который мы с Эженом сделали специально для них. Моя дочь имела возможность любоваться этим драгоценным документом во время встречи с Зоей в 2000 году в Москве.
Эжен и Зоя, оба, независимо друг от друга, записали свои истории, как тех времён, так и недавние, и их трогательные рассказы были опубликованы в русском журнале «Континент». Мы все трое были счастливы встретиться и писать друг другу, нас объединяла дружба, которая выдержала полвека молчания[78].
Зоя Масленникова с нотной тетрадью, подаренной ей в лагере
Приложения
1
Распоряжение [декрет] о мерах против уклонения от воинской обязанности от 1 октября 1943 года [79]
На основании переданных мне Фюрером полномо чий я приказываю:
§ 1
(1) Глава гражданской администрации Эльзаса может вынести решение о запрете проживания на территории Эльзаса дезертиров или личностей, уклоняющихся от воинской или трудовой обязанности, а также членам их семей. Запрет проживания влечёт за собой выселение указанных лиц немецкого происхождения полномочными представителями рейхсфюрера СС, Комиссара Рейха по укреплению немецкой нации. Имущественная ответственность (конфискация — возмещение убытков и др.) производится в соответствии с Положением о распоряжении имуществом выселенных из Эльзаса на территорию Рейха лиц немецкого происхождения от 2 февраля 1943 года (см. Сборник [Бюллетень] распоряжений, с. 33).
(2) Уголовное преследование на основании нарушения уголовно-правовых предписаний остаётся неизменным согласно законодательству.
§ 2
(1) К членам семьи по смыслу ч. 1 § 1 относятся родственники и породнившиеся лица по восходящей и нисходящей линии, приёмные и патронатные родители и дети, супруги, а также братья, сёстры и их супруги, которые проживали совместно с лицами, скрывающимися от воинской обязанности, вплоть до их бегства или призыва на службу Вермахту, и разделяли с ними домашнее хозяйство и трапезу не фиктивно, а какое-либо продолжительное время.
(2) Под действие данного закона не подпадают те члены семьи, которые настоятельно пытались предотвратить побег или помешать его исполнению при условии, что это может быть доказано.
