Бен Хеллман. «Сказка и быль. История русской детской литературы»Не ограничиваясь чистками в библиотеках, где избавлялись от книг с «буржуазными» идеалами, комсомольские и партийные деятели стали пропагандировать новый литературный тренд с идеологической начинкой. В бюллетене 18-й конференции Петроградской организации РКП(б), состоявшейся в 1923 году, фигурирует необходимость «выпустить в свет хотя бы несколько коммунистических пинкертонов, взяв героические моменты из работы хотя бы нашей ЧК или из жизни тех или иных отрядов Красной армии, и в легкой форме преподнести молодежи».
5 февраля 1925 года по решению политбюро была образована комиссия, в состав которой были включены видные деятели партии и государства: Бухарин, Каменев, Томский, Куйбышев, Андреев, Луначарский и Фрунзе. Члены комиссии должны были разработать и представить на утверждение проект постановления ЦК РКП(б) «О пролетарских писателях и о нашей линии в художественной литературе». Помимо перечисленных деятелей, в состав комиссии входил член ЦК ВКП(б) И.М. Варейкис (заведующий отделом печати ЦК), который и отвечал за подготовку вопроса.
Через пять дней проект был готов, и спустя три дня его стали обсуждать четыре члена комиссии (Бухарин, Варейкис, Луначарский и Фрунзе), выслушавшие мнения представителей различных писательских организаций – Пролеткульта, Главлита, ЛЕФа. В проекте постановления, касающегося художественной литературы, речь шла о том, что при возникшем спросе на эту литературу стоит вопрос о появлении и росте нового революционного рабоче-крестьянского писателя, являвшегося выходцем из низов и поэтому способного стать создателем произведений, рассчитанных на воспитание широких масс в духе социализма.
3 марта 1925 года на собрании комиссии, которая должна была определить, как большевикам относиться к пролетарским писателям, Фрунзе, похваливший молодого Леонида Леонова («очень крупный растущий писатель. Ему тоже надо учиться, он растет, но если мы его не испортим, то в будущем это будет крупная литературная величина»), заявил о Борисе Пильняке следующее: «Я лично не являюсь поклонником его творчества, мне не нравится его манера писать, но кое-чему, несомненно, можно поучиться и у него».
Пильняк, судя по всему, Фрунзе хорошо запомнил…
Это был невысокий широкоплечий человек, белокурый, с длинными волосами, зачесанными назад. Гимнастерка его, на рукаве которой было четыре ромба, сидела нескладно, помятая, сшитая из солдатского зеленого сукна. Сапоги со шпорами, хоть и были вычищены тщательнейше, стоптанными своими каблуками указывали на многие свои труды. Это был человек, имя которого сказывало о героике всей Гражданской войны, о тысячах, десятках и сотнях тысяч людей, стоявших за его плечами, – о сотнях, десятках и сотнях тысяч смертей, страданий, калечеств, холода, голода, гололедиц и зноя походов, о громе пушек, свисте пуль и ночных ветров, – о кострах в ночи, о походах, о победах и бегствах, вновь о смерти. Это был человек, который командовал армиями, тысячами людей, – который командовал победами, смертью: порохом, дымом, ломаными костями, рваным мясом, теми победами, которые сотнями красных знамен и многотысячными толпами шумели в тылах, радио о которых облетало весь мир, – теми победами, после которых – на российских песчаных полях – рылись глубокие ямы для трупов, ямы, в которые сваливались кое-как тысячи человеческих тел. Это был человек, имя которого обросло легендами войны, полководческих доблестей, безмерной храбрости, отважества, стойкости. Это был человек, который имел право и волю посылать людей убивать себе подобных и умирать.
Борис Пильняк. «Повесть непогашенной луны»Михаил Васильевич также заявил, что «захват литературы путем наскоков – неверен, таким путем пролетарской литературы не создашь, а политике пролетариата навредишь. В отношении беспартийных необходимо проявлять гораздо больше терпимости, более умелого подхода к ним… Я внимательно прослушал декларацию представителя «Кузницы», что молодым писателям совершенно незачем учиться у попутчиков, и считаю эту декларацию глубоко ошибочной и выражением самого настоящего комчванства. Разве нам нечему учиться?» Но вот Маяковского Фрунзе совсем не одобрил: «То течение, которое возглавляется товарищем Маяковским, моему уму и сердцу мало понятно. Я предпочитаю более реалистические приемы. Думаю, что ошибка заключается в том, что им выдвигается на первый план форма, содержание же отодвигается назад». Хотя глава Военно-воздушных сил Баранов свидетельствовал, что агитационную поэму Маяковского во славу авиации Фрунзе очень хвалил.
