Все произошло быстро и обыденно. Наказав строптивого капитана, Чарльз Вэйн отошел.
– Черт тебя побери, Вэйн! – не выдержал я, когда он поравнялся со мной.
– Да, Чарльз, ты настоящий дьявол во плоти, – подхватил Калико Джек.
Он был трезв, что само по себе шокировало не хуже пронзительных криков раненого капитана. Похоже, старый пьянчуга Джек намеревался сцепиться с Чарльзом Вэйном.
– Не зли меня, Джек, – буркнул Вэйн, поворачиваясь к квартирмейстеру.
– А это моя обязанность – злить тебя, Чарльз, – огрызнулся Калико Джек, обычно валявшийся пьяным, но сегодня, похоже, намеревавшийся бросить вызов авторитету Вэйна. – Парни, идите сюда, – крикнул он.
Казалось, они только и ждали сигнала. Нас окружило несколько сторонников Джека. Все были вооружены. Мы уступали им в численности, но это не остановило Адевале. Тот схватился было за саблю, но его ударили по лицу гардой меча, опрокинув на палубу.
Я попытался броситься ему на помощь, но мне в лицо уткнулись дула пистолетов.
– Дело такое… Мы тут с парнями немного посовещались, пока вы занимались разной чепухой, – сказал Калико Джек, кивнув в сторону захваченного работоргового судна. – И решили, что я больше гожусь в капитаны, чем такие безрассудные псы, как вы.
Он указал на Адевале, и от слов, которые я услышал, у меня внутри забурлила кровь.
– Этого я, пожалуй, продам в Кингстоне фунтов за десять. Ну а с вами двоими рисковать не стану.
Окруженные сторонниками самозваного капитана, мы с Чарльзом и горстка наших людей были не в состоянии что-либо предпринять. В голове лихорадочно носились мысли. Я без конца задавал себе вопрос: где я допустил слабину? Неужели все это – следствие расправы над Черной Бородой? Неужели мы до того привыкли уповать на его власть, что не стало Тэтча – и воцарился хаос? Похоже, что так.
– Ты еще пожалеешь об этом дне, Рэкхем, – процедил я сквозь зубы.
– Я и так жалею почти о каждом прожитом дне, – вздохнул бунтовщик Калико Джек.
Его разноцветная рубашка была последним, что я видел на палубе «Галки». Через мгновение мне на голову набросили черный мешок.
47
Так мы оказались на острове Провиденсия. Нас туда прибило после месячного дрейфования на покореженном «Скитальце».
Джек оставил нам запас пищи и оружие, но руль и оснастка корабля были сильно повреждены. За месяц дрейфа мы неоднократно пытались починить мачты и такелаж, но безуспешно. Дневное время в основном уходило на откачку воды. Нужно было любым способом сохранить корабль на плаву. Мне пришлось привыкнуть к непрестанным словоизлияниям Чарльза. Рот у него не закрывался ни днем ни ночью. Он то произносил напыщенные речи, то бормотал бредовые фразы. Главной мишенью его монологов был, конечно же, Калико Джек.
– Я обязательно доберусь до тебя, Джек Рэкхем! – грозил он, потрясая кулаком. – Я располосую тебя вдоль и поперек. Я вырву твои кишки и буду играть на них, как на струнах лютни.
На борту «Скитальца» мы встретили Рождество 1718 года. Нашу протекающую посудину качало на волнах, как бутылку из-под рома. Оставалось лишь молиться, чтобы погода смилостивилась над нами. Джек отправил нас в это плавание вдвоем. Естественно, он не снабдил нас календарем, и мы не знали, в какой из дней наступило Рождество и когда 1718 год сменился 1719-м. На нашем суденышке оба знаменательных дня были похожи на все остальные. Чарльз Вэйн неутомимо гневался: на море, на небо, на меня и в особенности – на своего давнего дружка Джека Рэкхема по прозвищу Калико Джек.
– Я с тобой еще рассчитаюсь! Мое возмездие настигнет тебя, шелудивый ублюдок!
Как-то, не выдержав, я попытался урезонить Чарльза, сказав, что нескончаемая ругань и крики только подрывают наш моральный дух. На меня тут же обрушился поток его гнева.
– Эй, всем внимательно слушать грозного Эдварда Кенуэя! – зарычал Вэйн. – Знаменитый капитан нам сейчас расскажет, как выбраться из затруднительного положения. Его флотоводческий гений найдет способ управлять кораблем, лишенным руля и парусов.
Даже не знаю, как за этот месяц мы не поубивали друг друга. Но когда вдали показалась полоска суши, мы мигом забыли обо всем. Мы радостно орали, надрывая глотки, хлопали друг друга по спине и прыгали по палубе. На покореженном «Скитальце» имелась шлюпка с веслами. Мы спустили ее на воду и уже в темноте погребли к берегу, а пристав, в изнеможении повалились на песок. Но мы ликовали. Еще бы, после месячных странствий по морю мы наконец-то обрели сушу.
Проснувшись, мы увидели, что «Скиталец» выбросило на берег. Перебранка вспыхнула с новой силой: мы обвиняли друг друга в забывчивости. Второпях мы не поставили нашу хлипкую посудину на якорь.
Да и радость по поводу обретения суши была недолгой. Остров, где мы очутились, был совсем маленьким.
Маленький остров Провиденсия, но с примечательной историей. Правда, история у него была преимущественно кровавая. В прошлом веке за обладание островом сражались английские колонисты, пираты и испанцы. Сорок лет назад знаменитый пират Генри Морган отбил остров у испанцев и в течение некоторого времени Провиденсия была его оплотом.
К моменту нашей с Чарльзом высадки остров служил пристанищем нескольким колонистам, беглым рабам и каторжникам. Помимо них, там жили остатки индейского племени мискито, когда-то владевшего всем островом. Мы обследовали заброшенный форт, но не нашли там ни выпивки, ни чего-либо пригодного в пищу. Соседний пустынный островок Санта-Каталина не вызывал у нас никакого интереса. Теперь мы проводили дни за рыбной ловлей и собирали в прибрежных лужах листовидных устриц. Порой у нас случались словесные перепалки с индейцами и колонистами, которых заносило в эту часть острова, а также с ловцами черепах. Колонисты диковато и испуганно поглядывали на нас, не зная, атаковать или дать деру. От них можно было ожидать того и другого. Мне казалось, что их глаза умеют поворачиваться в противоположные стороны. А еще у них как-то странно дергались сухие, растрескавшиеся от солнца губы.
После одной такой встречи я повернулся к Чарльзу, собираясь поделиться с ним своими наблюдениями, и вдруг поймал на себе знакомый диковатый взгляд. И его глаза тоже смотрели в разные стороны, а сухие и растрескавшиеся от солнца губы странно дергались.
Уж не знаю, на какой хлипкой веревке держалась целостность личности Чарльза Вэйна, только однажды она порвалась, и он отделился от меня, чтобы создать новое местное племя. Племя, состоящее из него одного. Наверное, мне нужно было отговорить его от этой затеи. Сказать что-нибудь вроде: «Чарльз, мы должны держаться вместе». Но я был по горло сыт Чарльзом Вэйном. И потом, даже отделившись, он продолжал напоминать о себе. Он повадился красть моих устриц, делая набеги из джунглей. Обросший, небритый, в лохмотьях и с горящими глазами безумца, он хватал мой недавний улов, поливал меня бранью и скрывался в кустах, откуда исторгал новые потоки ругани. Я дневал и ночевал на берегу: купался, ловил рыбу и устриц или всматривался в горизонт – не мелькнет ли где парус. И все время меня не покидало ощущение, что Чарльз следит за мной из кустов.
