Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
– Не буду, батюшка.
– Я и не сомневался. Ты мне лучше другое скажи. Сможешь ты заработать при таком откате или нет? Только честно скажи, как перед богом. Потому что, если не сможешь, я сам пойду, поговорю с новым префектом. Позвонят ему из Патриархии, и примет он меня – никуда не денется. Поэтому – говори честно.
– Батюшка, я перед вами, как перед ликом Господним, поэтому и звука лжи вымолвить не могу. Заработаю, выживу. Хуже, чем раньше, жить буду намного, но выживу. Я ведь не из-за денег, вы меня знаете. Я храм на свои последние построил… Просто обидно очень, жалко ворам отстегивать столько. Я бы лучше церкви пожертвование сделал лишнее.
– А ты не жалей, Витя! Воры – тоже люди русские, православные. Придет время – за Русь-матушку воры грудью станут. Бывало так уже не раз в истории. Не жалей им, а пожалей их лучше. Господь, распятый на кресте, разбойника Варавву пожалел, не погнушался, и место в раю подле себя обещал. И ты не гнушайся…
Отец Александр умел формулировать свои мысли. Просто вроде, но до спинного мозга пробирало. Все называют себя христианами. Думают, легко ими быть, да не все являются. «Много званых, да мало избранных». И я не до конца являюсь. Потому что труд это огромный, подвиг почти что – в каждом человеке видеть божье создание. И даже в воре. Казалось бы, где откаты и где Христос? В Евангелии об откатах не написано. Написано, обо всем там написано…
Но оставалась еще Анька – как с ней быть? Неужели отпустить на работу в эту клоаку? Так она там с ума сойдет без Славки и мне мозг вынесет. Я спросил отца Александра, и он мне ответил:
– Жена у тебя, Виктор, Анна твоя, – женщина хорошая. Ты не обижайся на нее. Просто энергии в ней много, дух кипит и не находит выхода, зациклилась она на маленьком ребенке, отвлечься ей надо. Даже к лучшему, что работать пойдет: успокоится, мир увидит, а не только ползунки, соски и памперсы. А насчет клоаки не волнуйся: чем больше в этой клоаке станет хороших русских мужчин и женщин, тем меньшей клоакой она будет. Не думай ни о чем и не тревожься. А я, если что, помогу, на путь верный направлю…
В очередной раз успокоенным я возвращался домой от отца Александра. Снова помог мне этот святой человек, разрешил, казалось, неразрешимые проблемы.
Когда я пересказал наш разговор Аньке, она чуть ли не до потолка подпрыгнула от радости. Но тут же спохватилась, упала передо мной на колени и стала просить прощения за обидные слова. Грешницей себя называла и дурой, крестилась, божилась и клялась, что никогда, никогда больше с ее глупого, без костей языка не сорвутся страшные богохульства. Устала она просто очень от моего упрямства, вот и психанула. Но это ее не оправдывает, конечно…
Анька сдержала слово. Точнее, держала его три года, до конца две тысячи одиннадцатого.
* * *
Следующие три года мы прожили относительно нормально. Прежней близости, конечно, не было, но и скандалов тоже не было. Я не то чтобы терпел, я надеялся. Рассосется, наладится. Подрастет Славка, и все будет по-прежнему. Анька даже недолго ходила со мной в храм по воскресеньям. Я ей сам сказал – не ходи. Мучилась она там, а бог не должен вызывать мучения. Стоять в храме и мучиться – все равно что на алтарь плюнуть. Уставала она сильно, металась между домом и работой. Нянькам не доверяла, теще тоже вдруг перестала доверять. Все сама, сама… Еще, как на грех, при новом начальстве карьера ее пошла круто в гору, чуть ли не субпрефектом стала. Как она спелась с этими уродами – не понимаю. Когда спрашивал – отвечала, что и с чертом бы спелась ради семьи. И укоризненно смотрела на меня…
Анькин служебный взлет позволил нам почувствовать себя снова богачами. Откат за перевозки сократился до дружеских двадцати процентов. И еще какие-то деньги она в дом приносила, вполне ощутимые. Под угрозой развода я запретил ей брать взятки. Она согласилась, но сказала, что в префектуре существует так называемый общак для верхушки, начиная с уровня начальника департамента, и не брать из него нельзя. Большую часть ее денег мы отдавали отцу Александру – на нужды общины. Он был счастлив, отпустил Аньке все грехи и все время твердил про благородных воров, которые встанут когда-нибудь за Россию грудью. А вот Анька счастья от расставания с деньгами не испытывала. Но отдавала. Правда, и себя не забывала тоже: по количеству шуб переплюнула матушку отца Александра. Шубы и другую дребедень я покупал ей как бы на свои, но в конце уже сам запутался – где свои, где ее… Из кожи вон лез, чтобы заработать больше. Снова пахал как подорванный, чтобы набрать заказчиков и избавиться от кабалы проклятой префектуры. И мне это почти удалось. Думал, вот еще чуть-чуть, еще немного, и поставлю вопрос ребром. Уволю Аньку из этого гадюшника, посажу дома, и заживем мы светло и тихо, как раньше.
В суетных трудах незаметно пролетели три года. Подросла дочка Женька и поступила в МГУ, на мехмат. Как-то сама по себе она выросла, мы с Анькой то работали, то выясняли отношения, то доказать что-то пытались друг другу. Слава богу, прелести переходного возраста ее почти миновали. Умная девочка, IQ под 180, как у Эйнштейна. Нас с матерью она считала смешными идиотами. А меня – очень смешным с моей ортодоксальной религиозностью.
– Охмурили тебя ксендзы, папка, – с жалостью часто повторяла она цитату из «Золотого теленка» и смешно целовала меня в нос. Я таял и все ей прощал. Был уверен – придет время, и она поймет. Я тоже не сразу все понял.
* * *
Когда в сентябре одиннадцатого года на съезде «Единой России» объявили о рокировке Медведева и Путина, я был счастлив. Мужик вернулся, хозяин! Сейчас он быстро порядок наведет, закончатся все эти глупые заигрывания с Западом. Не друзья они нам и никогда ими не были. Это по молодости я купился на звонкие песенки битлов и угарный трэш AC/DC. А повзрослел и понял: да, обаятельные; да, красивые и блестящие, но дьяволу и положено быть обаятельным и блестящим. Искуситель он. Как же он сможет кого-то искусить, если не будет приятной наружности? Но внутри у него чернота, гниль и неуемная жадность. Наши-то дурачки русские, как индейцы в Америке, на бусы яркие повелись. Что потом с индейцами стало – всем известно. Живут в резервациях, изображают фольклорный элемент. И это те, кому еще повезло сильно. Одной десятой так сильно повезло – не больше. Остальных истребили.
Счастлив я был от возвращения любимого мною джедая и борца со всемирным злом. А вот Анька отнеслась к нему скептически, вздохнула тяжело и, глядя на бурные аплодисменты по телевизору, сказала:
– Опять кризис будет, вот увидишь. Кончились спокойные времена… – и пошла на кухню готовить ужин.
Но больше всех расстроилась Женька. Не расстроилась даже, а в истерику впала, первый раз в жизни.
– Твари! – заорала, плюнув в телик. – Рожи их видеть не могу! Опять всех обманули, уроды, хитро сделанные! В пятнашки с нами поиграть решили. Опять Путляндию гэбистскую строить будут. И этот хипстер недоделанный, медвежонок плюшевый, всех продал. Трус! А ведь я ему верила, я надеялась, а он… Ненавижу, ненавижу эту страну! И быдлоту, здесь все засравшую, ненавижу, и Христосика твоего – вождя рабов всего мира – ненавижу…
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
