«В мире нет радости», – мысленно ответила eй Валдис.
Она вдруг явственно увидела блестящие глаза Хлои: и услышала ее свистящий голос. «Тогда ты не такая сильная, какой кажешься». Это звучало настолько правдоподобно, что казалось, ее учительница находится рядом с ней.
Валдис тряхнула головой. Теперь она слышала голоса. Кажется, она сходила с ума, хотя ей было совершенно все равно. Даже зов свободы казался ей теперь примешенным.
Прекрасный сад раскинулся по всей крыше огромного дома Мохаммеда. Молчаливые садовники ухаживали за орхидеями и гибискусом, которые цвели круглый год.
Маки кивали своими головками, а деревья в огромных горшках обеспечивали необходимую тень и служили домом для сидящих на их ветвях ярких канареек. Здесь было тихо и уютно. Сад был единственным местом во всей этой шелковой темнице, где Валдис нравилось проводить время.
Обычно ей приходилось делить это место с другими женщинами Мохаммеда и слушать их сплетни и злобные перепалки друг с другом. Причиной всеобщего раздражения было исчезновение Ландины. Никто из них нисколько не сочувствовал судьбе несчастной франкской девушки.
Валдис заметила, что только Фатима, девушка, которой выбили все зубы, уклонялась от разговоров о славе хозяина.
Валдис утешала себя тем, что Ландина была все еще на свободе, но боялась, что она будет короткой. Теперь не только приспешники Публиуса рыскали в каждой гавани и следили за городскими воротами, но на каждый торговый путь были также посланы всадники с описанием пропавшей девушки и обещанием щедрой награды за любую информацию о ней.
Мохаммеду не нужна была Ландина. У него было больше женщин, чем дней в каждом месяце, и если верить слухам, то шелковый магнат содержал также и другие гаремы в городах, где вел торговлю. Побег Ландины не ранил его сердце, но задел его самолюбие. Ему не найти покоя до тех пор, пока он не докажет свою власть над ней.
Валдис оглядела сад на крыше, радуясь, что там никого нет. Этого и следовало ожидать. Приближался вечер, и женщины приводили себя в порядок в надежде, что сегодня хозяин выберет кого-то из них.
Это была честь, которую, как Валдис надеялась, ей никогда не окажут.
Она увидела Дамиана. Он сидел на одной из белых мраморных скамеек, стоящих в саду. На его оливковой коже отражалась тень стоящего рядом тамаринда. Должно быть, он сначала зашел к ней в комнату, так как в руках держал тоненькую книжечку со стихами. Дамиан читал в лучах заходящего солнца. Он взглянул на нее и подвинулся, приглашая ее присесть рядом с ним.
– Прекрасный поэт, этот Дионисий, – сказал он, прежде чем прочесть вслух отрывок.
Словно дерево, вросшее корнями в землю,Я стою неподвижно у твоего окна.Тысяча маленьких удовольствий ждет меня внутри,Но я не могу пошевелиться и даже вздохнуть,Надеясь только на легкое трепетание твоей занавески.
Валдис закусила нижнюю губу. Эрик когда-то читал ей эти стихи.
– В этом стихотворении скрыта глубокая печаль, – произнес Дамиан. – Как прекрасно уловил поэт желание сердца завладеть недостижимым.
Так же, как ее сердце до сих пор желало Эрика. Валдис думала, что чаша ее плача иссякла, но в глазах снова начали закипать слезы. Она изо всех сил пыталась не расплакаться, но как только первая слеза упала ей на одежды, она не смогла более сдерживаться.
Оранжевое солнце слепило глаза, и Валдис закрыла их, но слезы все равно текли. Она почувствовала, что сотрясается в рыданиях, и ей захотелось кричать. Однако она позволила себе только слабый стон.
Дамиан обнял девушку, положив ее голову себе на грудь и мягко гладя по плечу. Пока она плакала, он шептал ей слова утешения, но она не могла понять их смысла– Наконец она затихла в его руках.
– Той боли, – сказал он шепотом, – которую ты испытываешь, я сочувствую больше, чем могу выразить.
Она была удивлена, услышав от него такое признание. Неприязнь Дамиана к Эрику и острая антипатия между ними была очевидна с самого начала. Теперь, в тяжелый для нее момент, ее старый хозяин разделял ее горе.
– Это не твоя вина, – произнесла она. Его объятия немного успокоили ее. – Это я во всем виновата. Я не должна была упоминать про представление Мохаммеду.
– Нет, Валдис, тебе не стоит себя винить, поскольку это доказало, что твой хозяин и Лео находятся в сговоре. Все же очень жаль варяга.
По ее телу пробежала дрожь. К ее удивлению, евнух взял ее за подбородок и наклонил ее голову назад. Затем он сделал то, чего она меньше всего ожидала от своего бывшего хозяина.
Дамиан поцеловал ее.
Глава 28
Если бы я позволял себе испытывать чувство вины по поводу того, что сделал на благо процветания империи, я бы никогда не завершил ни одного дела.
Из тайного дневника Дамиана АристархусаЧеловек, стоявший на крыше одного из беднейших монастырей Студиона в самом грязном квартале величественного города, задыхался от охватившей его ярости. В руках у него было увеличительное стекло, с помощью которого он наблюдал за парочкой на крыше дома за несколько кварталов от него. Он моргал от боли, которую ему причиняло малейшее движение.
– Осторожно, брат мой, – предупредил находившийся с ним поблизости монах. – Ожоги еще не зажили. Твоя кожа пока еще очень чувствительна. Но Бог милосерден. Ты будешь жить.
– Но я никогда не буду таким, как раньше, – тихо прибавил собеседник.
Монах улыбнулся ему почти детской улыбкой.
– Не важно, Эрик, – ему с трудом удалось произнести сложное иностранное имя, втягивая губы внутрь, – в глазах Всевышнего мы все одинаковы.
Эрик еще раз взглянул на крышу дома Хабиба ибн Мохаммеда. Даже без увеличительного стекла он увидел, что Валдис и евнух уже ушли.
Так даже лучше. Когда он видел женщину, которую любил, в объятиях другого, это жгло ему сердце так же, как греческий огонь кожу. Он не мог без содрогания вспоминать события морского боя, превратившегося для него и его друзей в конец света.
Когда Эрик понял, что доу не сможет справиться с огнем, он сделал единственно возможное: он приказал команде покинуть корабль.
Лучше умереть в воде, чем в огне.
Эрик сделал глубокий вдох, наполнив легкие драгоценным воздухом как раз перед тем, как вокруг него по воде заплясало пламя. Он бросился в воду, но его тяжелые латы сразу же потащили его ко дну. Он пытался избавиться от лат на ногах и нагрудного панциря, дергая за кожаные перевязки. Его охватила паника. Вдруг он вспомнил про нож, вытащил кинжал с роговой рукояткой и перерезал кожаные ремни, освобождая себя.
Уши заложило от поднимающегося давления воды, но все же он мог слышать приглушенные крики тех, кто попал в самое пекло. Его товарищи барахтались в воде, пытаясь спастись от оранжевых языков пламени, пляшущих на поверхности. В тусклом свете огня он видел их искаженные от ужаса лица. Некоторые сдались и прекратили борьбу, и их движения замедлялись, как у заводных птиц на императорских часах.
