Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
— Иншек?… — начал было Глас, опознав того по описаниям засланного шпиона. Но осекся.
— Мм-м-мне! — пробормотал Иншек, бросая под ноги охранцам круглую ношу. — Мм-н-нее и полмешка камней хватит…
Из развернутой дерюжки смотрела остекленевшими глазами в небо голова свободца Колго. Аккуратно, по уши, отрезанная от тела, она стремительно бледнела щеками, а вдоль крыльев носа начинали синеть глубокие посмертные морщинки — признак лица, либо никогда не знавшего кеми, либо вылепленного настоящим творцом.
— Сумел все ж. Осмелился трус, — выдохнул Глас, махнул курносому Иншеку, который трясся от страха и пританцовывал с ноги на ногу, как жеребенок — подожди здесь, мол, потом разберемся с наградой, и скомандовал «в атаку, сломом!»
…
Писарь, когда понял, что им не отбиться, бросился в костер, утащил с собой три пуда отборной пыли и все бумаги. Кемь жарко горит, пышет, как праздничный порох — ничего спасти не удалось, обугленных костей — да и тех не осталось.
Младший волчонок забил девятерых, но был взят живым: бился, кусался и выл. Ему нахлобучили мешок на голову, спеленали, закинули на телегу и приставили шестерых конвоиров. На радость господину Герроту, чтобы по закону.
Обезглавленное тело Колго нашлось в свежей выгребной яме, засыпанное пучками серой болотной травы. Глас лично вытащил его, бросил в грязь. Задумался на секунду, стоит пнуть мертвого врага под ребра — или это недостойно того, кто может дослужиться до Её благословения. Решил ограничиться презрительным взглядом.
Вдруг дернулся.
Наклонился ниже.
Еще ниже.
Схватил мертвую ладонь, поднес к глазам.
Рывком задрал мокрый, дурно пахнущий дерьмом и смертью рукав.
Ладонь, запястье и предплечье были мастерски забледнены — другой и не заметил, не узнал бы ничего, если бы не звездочки на ногтях — цеховой знак творцов Карева.
А на плече еще крошечными, но уже яркими черно-малиновыми пятнами расцветали «поцелуи кеми». Знак либо старого мастера, либо ярого стража…
— Либо… гения? — растерянно пробормотал Глас и оглянулся. У края свободнецкого логова, возле кустов, чернела голова. Рядом с ней уже никого не было.
В чашке меда
— Если завтра устанете, — говорила мать, сворачивая шерстяной плащ Лии и укладывая его на дно сумки, — то дойдите до края Каменной чаши и оглянитесь на вчера.
— Как это? — Лия громко засмеялась — будто колокольчики посыпались по ступенькам. Мать поджала губы: опять девчонка добро разбазаривает. — Как это — на вчера?
…
Потом оказалось, что проще не бывает. Когда Лия устала, старший брат, Рин, сначала подхватил ее сумку, потом, устав глядеть, как девочка спотыкается и загребает башмаками дорожную пыль, ухватил ее под руку.
— На спине не утащу, прости, — пробормотал он. — Нечего было и брать тебя с собой, раз нормально идти не можешь…
А про себя подумал: «Чтоб тебя… Нет, нет, нет, слово-стой, не думаю, не говорю». И оглянулся во вчерашний день, где были свежеумытые радугой улицы города, и крики над улицами, и разноцветные флажки, хлопающие на ветру. И никакой дороги в оправе серых жестких трав, ни палящего солнца, ни несчастных усталых сестренкиных глаз.
Тогда он и увидел Перекресток.
Прямо по стене дома змеилась надпись: «Отдых для путников, усталых от слова и дела».
…
Мед тянулся в миску зеленовато-лимонной прозрачной нитью. Воздух звенел пчелами, в лучах солнца плясали крошечные белоснежные лепестки. Хотелось подскочить с места и ловить их, весело хлопая ладонями, как в детстве. Но голова кружилась, а тяжелый сладкий запах будто прижимал к земле, окутывал теплым одеялом.
Лия пила чай с пряностями, неуклюже обхватив круглобокую кружку. По лбу, из-под челки каплями стекал пот. Было жарко, сонно и невероятно уютно.
Рин сглотнул слюну, зажмурился… потом не выдержал, быстро протянул руку, сунул палец под медовую «струну» и потянул в рот.
— Злозык! — охнул, скривившись. Даже отшатнулся от стола, едва не завалившись вместе со стулом назад.
Мед оказался горьким до одури, вяжущим, жгучим. Наполнил рот терпкой слюной с привкусом гнили, противной до того, что Рин невольно ухватился за горло двумя руками, чтобы сдержать позывы к рвоте.
Лия от неожиданности уронила чашку. По столу растеклось душистая лужа.
Будто из ниоткуда вынырнула хозяйка.
Хлопнула Рина ладонью по спине, чтобы перестал кашлять, скользнула к столу и смахнула на землю горячие капли. Одобряюще улыбнулась Лии, подхватила кружку, приподняла вопросительно.
Мол, еще налить?
— Д-да, — Лия вытерла лоб дрожащей рукой. — И брату. Можно?
Хозяйка скорчила понимающую гримаску, криво улыбнулась — понимаю, мол, такая вкуснятина без запивки не в то горло пойдет — и засеменила к водопаду с кипятком. Молча.
На камнях-уступчиках стояли разноцветные чайники. Одни стеклянные, прозрачные, радужные. Наполненные солнечными зайчиками и паром. Другие темные, из матовой нелакированной глины, толстые, приземистые. Были и стальные с длинными носиками, почти кофейники, и фарфоровые крошки, больше похожие на пирожные или игрушки.
Рин дышал широко открытым ртом, как пес на жаре. С ужасом глядел в спину хозяйке, которая нарочито медленно, совсем как герои в страшных ночных сказках, оглаживала бока чайников выбирая… Выбирая тот самый, вода из которого окончательно отравит Рина, свернет его язык шуршащим мертвым листком, склеит губы кровавой коростой…
И повинуясь мгновению паники, забыв о том, что он гость на Перекрестке, а потому — бояться нечего, Рин выбрался из-за стола и кинулся из чайного грота наружу.
…
Он опомнился только стоя над обрывом. Вниз убегала сиренево-желтыми волнами Долина Цветов. Гудела пчелиным голосом, швыряла в лицо охапки прохладного, скрипящего сладостью на зубах ветра.
Рин оглянулся.
За спиной остался пыльная дорога, низенький плетень из сухой травы и высокий дорожный знак, собранный из досок крест-накрест. За ним жалобно поскрипывала дверь.
— Не понравилось чего?
Хозяин, как и его жена, возник из ниоткуда, гулким «деревянным» голосом с левого плеча. Рин вздрогнул. Прочистил саднящее горло и прохрипел:
— Меда глотнул, не сочтите за дерзость. Теперь вот… голову проветрить…
Хозяин неодобрительно покачал головой.
— Предупреждал ведь.
— Уж больно вид у него аппетитный.
— Так и смотрел бы.
— Не удержался… — Рин внезапно похолодел. Спина и плечи покрылись десятками ледяных, колючих мурашек. Трус, зло бы тебе выговорилось! Проветриться сбежал. И оставил сестру. С той… С безъязыкой.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
