Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
Капля пота со лба начальника обозной охраны шмякнулась на карту и расплылась темным пятном, в районе Карева.
— Что же в этом году? Теперь он убивает пророков. Говорящих с нею, вдыхающих в нее жизнь. Он святотатствует. Он еретик. Лет сто назад его без разговоров отправили бы на костер. Я же всего лишь прошу поймать его и казнить по закону, с судом и следствием! Это так сложно сделать?!
— Вы не дали нам договорить… Точнее, начать говорить, — Глас, свят-охранец обозов, всего двадцати семи лет, но уже с тремя звездами на вороте, со шрамом через все лицо и терракотовми точками вокруг глаз и рта, отступил на шаг от стола. Обозник, его родной дядя, одобрительно крякнул — продолжай, мол. — Мы сумели-таки отправить в логово Колго одного из наших. Он был там четыре месяца, собирал планы движения банды, слухи…
— Тогда я удивлен вдвойне — почему проклятая болотная голова еще не на моем столе?
— …Колго осторожен и никого к себе не подпускает. Почти никого. Он спит только в седле, с полуоткрытыми глазами. Он ест лишь то, что приготовил сам. Вокруг него — лишь трое.
— Кто же?
— Писарь, который и сочинил «Отповедь кеми», с языком, подвешенным что мельничный жернов. «Мы рука об руку пройдем по этому пути», так говорит про него Колго. Подкупить его — невозможно. Фанатик, дым от сгоревшей благодати пропек ему легкие до угля. Второй — младший брат Колго, звереныш. Он не хмурится, лишь когда брат дает ему убивать пленных. Разделывать кнутом с железным наконечником. А вот третий…
— Ну, не томите!
— Третий вас заинтересует. Во-первых, у него руки мастера — как Болотный подпустил его к себе, загадка. Свободцы за глаза зовут его пиявкой и красной жальницей. Побаиваются. А во-вторых… — охранец полез в карман и достал оттуда грязный, несколько раз обвитый засаленным шнурком свиток. — Он передал вам письмо, господин Геррот. Прочтите сами.
…
Иншек писал ночью, при свете пойманного светляка, под одеялом — вздрагивая от каждого шороха. Мусолил карандаш, водил по бумажному краю пальцами, отвыкшими от письменных принадлежностей… И до последнего сомневался — что, если это Колго проверяет его? Что, если завтра не придется вторить духовному брату, эхом читая отповедь, а выведут его прямиком в передвижную кузницу и положат руки на плаху, вверх ладонями… Как всем тем мастерам, что они изничтожили за последние два года. Почти. За последние пятьсот девяносто шесть дней. Зарубками по чужим рукам. Кривыми зазубринами по жизни. Иншек все время шептал, но память переполнялась и жгла нутро все больнее.
С письмом, исчезнувшим в правильное время из-под двери, стало легче.
По крайней мере, должно было стать.
Только Младший теперь все сильнее скалился, заглядывая Иншеку в глаза, снизу вверх, и поигрывал кнутом. Гроздь железных бляшек с острыми краями чертила в грязи замысловатые узоры.
…
«…Когда Ливика умерла, я поклялся, что отомщу Колго. Я составил представление о его нападениях на обозы, я оказался в правильном месте, чтобы он захватил меня. И нашел… нашел нужные слова, чтобы остаться в живых и приблизиться к нему — ровно настолько, чтобы иметь возможность ударить в спину. Но у меня нет воли, чтобы привести задуманное в исполнение.
Я слизь, вода, гной.
Я слабый человек, трусливый, я мерзок себе, как таракан, прячущийся под половицей. Как моллюск, не имеющий сил раздвинуть створки раковины.
Вот если бы кемь подала мне знак… Если бы я одарен был ее поцелуем, это прибавило бы мне храбрости. И я смог бы. Верю. Смог.
Но нет, я не гений. И никогда бы не поднялся выше мастерской по переделке женских лиц. Я не могу создать шедевр, я не могу вдохнуть новый образ, я хуже гримеров шапито, которые изукрашивают клоунов до неузнаваемости.
Но я могу…
Если вы пообещаете…
Я могу встретить ваших людей и проводить их, показать им, рассказать, как его поймать. Я могу направить их руки к его горлу.
Или пообещайте награду вдвое, втрое, впятеро больше — без промедления! — и я организую восстание внутри банды.
Мне самому не надо денег.
Пощадите только.
Позвольте вернуться нормальной жизни.
И дайте — дайте вновь прикоснуться к Ней…»
…
Иншек наклонился к «болотному глазу», умыться, и вздрогнул, будто его пнули в спину. Из-за плеча скалился Младший.
— Полощи чище, — скрипнул он жестяным сорванным голосом. — Оттирай. Готовься.
— К чему? — Иншек удивился, что голос его прозвучал спокойно и кротко. Не сорвался. Не дал петуха. Не задрожал.
Младший нагнулся и поскреб ногтями заскорузлый край сапога. Засохшая кровь бурыми лепестками падала в грязь. Чуть вдалеке, на пригорке, чадил жирными вонючими клубами костер. Сырой тростник не желал разгораться. Писарь визгливо выпрашивал у свободцев «настоечки покрепче, чтобы зажарить пиявку». Труп взятого накануне и выпотрошенного плетью пророка тлел и дразнил запахом сладкого мяса. Иншек сглотнул.
— К встрече с любимой, — скрипотнул Младший. — Так ты ее называл, да?
Колго наблюдал с пригорка, как брат ухватил мастера за локоть и потащил дальше, в распадок, чтобы не мучать отдыхающих свободцев криками. Наблюдал, потирая тонкими пальцами кривой подбородок. Зацепившись за щетину, ярко рдели алые пылинки. Впервые за три года Её не стали жечь.
— Я проповедничков многонько порасспрашивал, — ласково просипел волчонок, разглаживая плеть. — Пели они складно. Тебе перепою сейчас. И вобью, чтобы до души. Чтобы поглубже тебя кемью, красная жальница, проняло.
Комар, дергая тельцем, тыкал хоботком Иншеково веко. Тот стоял, чуть скособочившись и безвольно свесив ладони. Розовые пятна опоясывали запястья, и в сумерках руки мастера походили на кукольные.
…
Геррот смял бумагу, отшвырнул на край стола.
— Он не врет. Тут все буквы пропахли страхом. Поднимем награду, организуем засады вдоль настилов — и будем ждать.
— А что делать с этим, Иншеком?
— Попадется под выстрел — убивайте. Гнида. Неврастеник, — и сплюнул на край стола.
…
Через пять недель, перед весенним равноденствием и праздником Молодой Пыли банда свободцев ворвалась на двор уездного Цересского пророка, скрутила его и попыталась увезти в болотный край. Но охранцы были наготове — лучшие кони и молодые, яростные будущие «святоши» с заголенными плечами: выждав чуть, бросились следом, отбили заложников по дороге и зажали таки разбойников в овраге, не дали улизнуть в топь.
Они перестреливались, перебегали с места на место, прощупывая лучшую позицию, когда из-за кустов с криками: «Кемь всемогущая, я свой!» выкатился навстречу двас-охранцу веснушчатый, курносый парень с бегающими глазами и проплешинкой вдоль пробора. В руках он тащил сверток — с того капало, оставляя на земле алую дорожку.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
